Array Array - Мой знакомый медведь - Мой знакомый медведь; Зимовье на Тигровой; Дикий урман

По черствому снежному передуву собаки, как по мостику, перескочили незамерзаюший ручей. За ним корявые каменные березы с серыми, будто ножки подосиновиков, стволами росли намного чаше. Витьке то и дело приходилось кричать: «Нале!.. Нале!.. Пра!.. Пра!..» — направлять собак между деревьями, где было побольше свободного места. Собаки послушно поворачивали то в одну, то в другую сторону. Но нарта все же заклинилась между стволами. Гераська, который до этого не вмешивался в управление собаками, высвободил нарту и крикнул: «Лешка! Чего стоишь? Ищи дорогу!» Лешка тут же повернул упряжку влево, поднялся выше по распадку и уверенно повел собак в сопки.

— Ты думаешь, он хуже тебя понимает, куда править надо, или застрянет между деревьями? Черта с два! Он зубы съел на этом деле, — уважительно говорил Гераська и вдруг боднул Витьку головой, потому что нарта сделала финт: сбоку выскочила на снег мышь, и собаки рванулись к ней, Хлюст хапнул ее вместе со снегом и тут же проглотил.

Собаки резво тащили нарту только под гору, а на подъеме опускали хвосты, вываливали языки и косыми взглядами намекали: «Не пора ли передохнуть?»

— Вставай, на лыжах пойдем. Сырые они у тебя, — кивнув на собак, сказал Гераська. — Не втянулись еще.

Собаки подладились к ходу людей и неторопливо тащили нарту.

У крутого подъема им дали передохнуть. А потом пристегнули к упряжке Букета и сами помогали собакам — подталкивали нарту сзади.

Собаки вдруг прибавили ходу — заметили следы. Подбежали к ним, стушевались, робко засеменили на месте, и только Букет тянул упряжку вперед, да Рябый тупо продолжал тащить нарту. Другие собаки упирались, не хотели идти, потому что следы оставила волчья стая. Букет протянул упряжку по следам к черному камню, остановился, обнюхал его внизу, провел носом вверх, опять вниз, сделал на камне отметку и направился было дальше по волчьим следам. Но Гераська решительно повернул упряжку. Букет нехотя сошел со следов. Если бы не держала упряжь, пустился бы вдогонку за стаей: видно, волчья кровь манила к волчьей жизни.

Подъезжая к палатке. Гераська еще издали начал ругаться, потому что увидел в снегу закоптелый чайник. Потом нашел разорванную телогрейку, резиновые сапоги. У одного отгрызен нос, у второго разорвано голенище.

— У, гадина! — ругался Гераська. Он погрозил невидимой росомахе, которая растащила из палатки все его пожитки.

Ватные штаны, о которые вытирал руки, когда прошлой зимой снимал шкурки, росомаха разделала на клочки. В ивовом кусте, рядом с остатками растрепанной корзины, в которой хранилась сушеная рыба, чернели перья вороны. Она пыталась стащить у росомахи часть добычи.

— Лабаз надо было делать, — сказал Витька.

— Лабаз! — огрызнулся Гераська. — Умные все больно! Она, когда захочет, и столб перегрызет, если жестью не обобьешь. Пулей ей по боку!

Гераська торопил собак к палатке. Осмотрел ее и вроде бы остался доволен.

Палатка была совсем не такой, какой представлял ее Витька. Издали виднелось больше чем наполовину занесенное сооружение, похожее на сарай. Возле него, как антенна, рожками вверх стояли вилы на длинной, раза в три длиннее обычной, палке. Раньше этими вилами охотники кололи заходящих на нерест крупных рыбин, выбрасывали на берег и складывали потом вдоль ручья штабелями на корм собакам. Накануне морозов рыба уже не портилась и хранилась всю зиму.

Широкая четырехместная палатка была привязана к двум столбам, а на них сооружен двухскатный навес из жердей, накрытый брезентом. Брезентом была накрыта и противоположная от входа сторона. Все это для того, чтобы знаменитые камчатские снега не раздавили палатку, которая стояла как бы в просторном шалаше. Между палаткой и стенами шалаша была воздушная прослойка, которая наподобие термоса защищала от наружного холода.

Во многих местах на темном полотнище белели длинные шпоры инея, словно холод пробил палатку белыми гвоздями. В центре — рыжая от ржавчины печка с приготовленными дровами.

Рядом с палаткой соболиный след спускался к ручью, в котором вяло плескалась после нереста рыба.

Гераська, пока было еще светло, не хотел терять ни минуты. Торопливо распряг и отпустил всех собак, кроме Лешки: трудно было бы поймать его потом. Собаки сразу отправились к ручью ловить рыбу а Лешке Витька бросил банку рыбных консервов.

Гераська забрал капканы, рыбу для приманки и заспешил на лыжах в тайгу к знакомым дуплистым деревьям. До наступления темноты он хотел успеть поставить три- четыре капкана, чтобы назавтра было что проверять.