Владимр Киселев - Серебряные зори

Военный журналист подполковник Владимир Сергеевич Киселев родился в 1924 году в деревне Ореховец Калининской области.

Окончив среднюю школу, он добровольцем ушел в армию. Был рядовым, сержантом, несколько лет прослужил на пограничной заставе. После окончания Харьковского военно-политического пограничного училища с 1949 года работает в военной печати.

Корреспонденции, заметки, очерки, рассказы В. Киселева печатались в газетах, журналах, сборниках. В свет вышли его книга рассказов «Первая песня» и документальная повесть «Высота Аникина».

Тема родной природы близка ему, к ней он постоянно обращается в своем творчестве. Герой охотничьих рассказов В. Киселева — наблюдательный человек, бережливый и рачительный хозяин наших лесов и полей. О необычных встречах на охотничьих тропах, о неповторимой красоте родной природы расскажет читателям новая книга «Серебряные зори».

Единственный охотник Елизаровки — Иван Самсонович, старшина-танкист. Часть, в которой он служит, стоит недалеко от Елизаровки, и старшина, как многие офицеры и сверхсрочники, живет в деревне: в гарнизоне пока еще не хватает жилья. Завтра воскресенье, командир отпустил на весь день. И сейчас старшина готовился к охоте, как к свиданию.

Незаметно сгустились сумерки, заря сразу затерялась в дальних еловых вершинах. Зажглись звезды, выглянула луна. В ее мутном свете расплылись корявые тени от ветел. Третий раз за вечер Иван Самсонович вышел на улицу и долго смотрел на россыпь звезд, прислушивался к ночи, к звукам засыпающей деревни: скрипели запоздалые телеги, лаяли собаки, где-то пели.

«Благодать какая, теплынь… Будет завтра охота», — радостно подумал Иван Самсонович и довольный возвратился в избу. Сел за стол, на котором поблескивали гильзы, лежали охотничьи припасы: в металлической красной банке — порох, в холщовых мешочках — дробь, в желтой картонной коробочке — пистоны. Старшина священнодействовал. Раздвижной никелированной меркой он аккуратно отмерял и насыпал в гильзу заряд пороха, загонял пыжи, потом насыпал дробь, на пробковой прокладке химическим карандашом отмечал ее номер. Чуть продолговатое, сухощавое лицо Ивана Самсоновича, изрезанное мелкими морщинками, было сосредоточенным, немного торжественным. Делал он все это не торопясь, аккуратно, как умеют люди, влюбленные в дело. Пять патронов зарядил «тройкой». «А вдруг заяц пройдет далеко? Тройкой его не достанешь — мелка, — решил охотник и подвинул к себе мешочек с „нолевкой“. — Эта в самый аккурат будет».

За столом он один. Жена легла спать, но Иван Самсонович гремит гильзами, и жена просит:

— Отец, ложись, хватит полуночничать. Дались тебе эти зайцы…

— Ладно, мать, ладно, не бранись. Сейчас лягу, — согласно шепчет Иван Самсонович и тут же, забывшись, с силой стучит деревянным молотком. За перегородкой послышались сердитые вздохи. Чтобы не слушать их, Иван Самсонович снова вышел из дому. Луна скрылась. Динка, русская гончая, не подала голоса, даже не загремела цепью. Положив лобастую голову на лапы, лежала в будке, отдыхала. Замолкли певцы. На дворе смачно жует корова. На нашесте ворочаются куры, забил крыльями петух и прогорланил первую песню. Ему ответил второй, третий, и пошла перекличка… «Как на вечерней поверке», — подумал Иван Самсонович. Постоял еще немного и вернулся в избу. Лег, поворочался с боку на бок немного и затих.

Со звоном тикают в уснувшей избе ходики. За окном светает исподволь, медленно. Чуть-чуть посерело небо. Первой проснулась Динка. Гремя цепью, она вылезла из будки, выгнулась, зевнула со свистом. Иван Самсонович надел полушубок, подпоясался патронташем. Собака радостно кинулась к нему, заскулила, завертелась.

— Ну, будет, будет, — пригрозил ей Иван Самсонович. — Кому говорят? — Вскинув ружье за спину, он взял Динку на поводок, зашагал к лесу.

Иван Самсонович прошел по тропе старыми покосами, свернул в осинник. Сколько лет уже он приходил в эти места за зайцами-беляками и каждый раз по-новому видел лес, встречал рассвет. Лес постепенно наполнялся звуками: обнаружив охотника, пронзительно прокричала сойка, шумно взлетел тетерев, мелодично свистел рябчик. Шуршали под ногами скрюченные листья. Этого шума больше всего боялись зайцы, таившиеся под вершинами срубленных деревьев, возле потемневших бревен. Лежали зайцы плотно, и стронуть их было нелегко.