Леонид Семаго - Гнездо над крыльцом

Мне вот такую искрящуюся морозную пыль напоминает невидимый, но ощутимый «дождь» из медвяной росы под деревьями городских лип. Когда начинается новый день, и едва остывшие улицы успевают очиститься от вчерашней пыли и гари, когда солнце освещает деревья сбоку и даже чуть-чуть снизу, вспыхивают и гаснут под липовыми кронами крошечные золотистые искорки: медленно-медленно падают с листьев медово-сладкие капельки пади. С верхних — на нижние, с нижних — на землю. Роняет те капельки впившаяся в листья тля, высасывая из дерева еще до его цветения столько сахара, что даже пчелы не обходят его своим вниманием, хотя мед получается не первого сорта.

Тля наседает на липу еще с весны, поэтому в разгар тополевого пухопада облитые падью темно-зеленые листья словно седеют от беспрестанно налипающего на них пуха. К пушинкам цепляются еще пушинки, и странным нарядом одеваются деревья. Он не похож на первый снег, который иногда ложится на кроны еще до листопада. От него не поникают ветки, не обвисают листья, не тает он от горячего солнца и держится лишь до первого дождя. Грозового двухминутного ливня бывает достаточно, чтобы смыть его, слипшегося от сладких капелек, вместе с пылью. И снова возвращается свежий цвет листве, и заметнее становятся желтоватые крылышки соцветий, крупнее — шарики бутонов.

Но тля остается после дождя, и снова по утрам сверкает под деревьями медвяная искра, пока в середине июля не прилетят с полей семиточечные божьи коровки, деловитые жучки-солнышки. Несчитанные их легионы в поисках привычной добычи, тли, снявшись с места, где родились, кочуют, не придерживаясь постоянного направления. Может быть, раз или два в столетие их собирается столько, что слово «нашествие» оказывается слабоватым для определения грандиозности жучиного вторжения в города.

Такое вторжение произошло в Воронеж в июле 1973 года. Под вечер, двадцатого числа в городе и его окрестностях в ясную и тихую погоду внезапно разыгралась невиданная черно-красная метель: над самой травой и до высоты, доступной нашему взгляду, летели мириады божьих коровок. Наступило что-то вроде неполного солнечного затмения, когда солнце светит едва вполсилы. Деревья, ограды, столбы, стены домов стали покрываться густоржавчатым налетом от опустившихся на них жучков. Близился вечер, и они искали какого попало ночлега. Ничего зимнего, конечно, в этой картине не было, но на метель, действительно, было похоже.

Когда в первые дни лета по улицам летит назойливый тополевый пух, единственное место, где от него можно найти какое-то спасение, — густая липовая аллея в городском сквере. Мягкая, свежая листва готовящихся к цветению лип гасит рев автобусов, съедает сизый дым их выхлопов, и ветер проносит сквозь нее только мелкие пушинки. Но если бы не было этого пуха, наверное, не обратил бы я внимания на кусок бечевки, свисающий из толстой развилки прямо над дорожкой. Раскачивает ветер обрывочек ветхой веревочки, облепленный тополевой метелью, а там, откуда он свисает, птичье гнездо. Неряшливое, из сухих травинок, ниток, клочков ваты, двух автобусных билетов и этого самого обрывочка.

Не сразу можно заметить, что торчит из этой кучки ветоши серый птичий хвостик, а с другой стороны — серая головка с острым черным клювиком. Кажется, птица, поймав на себе взгляд, затаилась, замерла, не дыша и боясь даже моргнуть. Но через минуту вдруг закопошилась, словно ей неудобно сидеть на мягкой постели, сменила позу и застыла снова. Гнездо построено невысоко: привстав на цыпочки, можно дотронуться до кончика бечевки. По дорожке за день проходят тысячи людей, но мухоловке это не доставляет беспокойства. А копошится она, переворачивая под собой яйца.

Самая обычная и самая незаметная птица наших городов, сел и лесов серая мухоловка. Самая невзрачная она из наших певчих птиц: вся серенькая — сверху потемнее, снизу посветлее. И весеннюю песню ее песней не назовешь: так, писк или цыканье какое-то негромкое и неразборчивое. Но слышен этот писк, как и многие тихие голоса природы, довольно далеко даже сквозь шум осиновой листвы под ветром или звуки самой оживленной улицы. Пением мухоловке, может быть, только дубонос уступит. Но у того наряд какой! У мухоловок же обе птицы в паре одеты перо в перо одинаково.

Но при широкой и давней известности серой мухоловки она во многом остается для нас птицей-загадкой. Да, это не певец. И если с того места, где сидит мухоловка, услышать после ее поскрипывания и попискивания простенькую мелодию из приятных звуков, можно скорее подумать о присутствии рядом с ней еще какой-то птицы, чем поверить в то, что поет она же. Возможно, есть в ее племени особо одаренные пересмешники, которые заимствуют чужие песни. Профессор А. С. Мальчевский, записавший известную пластинку «Говорящие птицы», рассказывал, что у ленинградских юннатов была серая мухоловка, которая отчетливо произносила: «Солдат, пора спать». А может быть, способность к приятному пению появляется у мухоловки только с возрастом, до которого доживают далеко не все.