Юрий Аракчеев - В поисках апполона.

— На этот раз я, надеюсь, не опоздал? — спросил я, любуясь своим будущим гидом, проводником в волшебную страну моей Мечты.

— Надеюсь, что нет, — улыбаясь, ответил Игорь. — Но вообще-то я там пока не был. Будем надеяться, что нам повезет. Хотя, говорят, в горах град был. Этот год вообще нестандартный…

Первый день — день приезда у нас, естественно, пропал, тем более что на Поляну ведь нужно ехать с самого утра. И во второй день, 29-го, мы тоже не могли туда попасть, потому что Игорь, находясь в Ташкенте в командировке, заканчивал свои производственные дела. Правда, с понедельника у него начинался отпуск. А 29-е была пятница. В воскресенье же он должен улетать домой. Так что оставался у нас в сущности лишь один день — суббота, 30 мая. Именно в субботу он и хотел показать Поляну. Узнав об этом, я все же загрустил, ибо Мечта опять, кажется, повисла на волоске. Что, если в этот день пойдет дождь в горах или хотя бы скроется солнце? Ведь Аполлоны «летают только в солнечную погоду».

Первый восторг сменился у меня сомнениями, но я пока что бодрился. Солнце светило и 29-го. Когда Игорь освободился от своих дел, мы направились в Музей природы.

Известно, что иногда встреча с кем-то (или с чем-то) может совершенно изменить жизнь человека. Историческим днем для меня было, как уже сказано, 26 мая 1969 года, но ведь ему предшествовал ряд встреч с людьми, которые и надоумили человека, занимавшегося обычной фотографией, купить насадочные кольца, обратимую пленку, «Зенит-Е» и… согнувшись в три погибели, встав на колени, на корточки, на четвереньки, а то и улегшись грудью на землю, высматривать красоты и тайны «дворовых джунглей», а вместе с тем пересмотреть свое отношение сначала к путешествиям, а потом и к миру вообще.

Не случайно говорят восточные мудрецы: «Первое, о чем помните больше всего, внимание к каждому человеку, с которым говорите, к каждому делу, которое делаете. Вся жизнь человека — только внимание».

И уж если я с таким вниманием отнесся тогда к шмелю на одуванчике, жуку-пожарнику, мухе и златоглазке, то что ж говорить о том, что и на людей я начал смотреть иначе.

Одной из встреч, которые последовали за моим «историческим открытием», была встреча с Е. М. Антоновой, хозяйкой бабочек Зоомузея. Она с таким вниманием смотрела мои слайды! И тут же, в музее, куда я принес диапроектор, присутствовал Дмитрий Викторович Панфилов, кандидат биологических наук. Он тоже похвалил их, а потом дал мне адрес Гриценко Г. П., которому я написал письмо с просьбой взять меня в экспедицию. И первая же — в сырдарьинские тугаи — оказалась настолько значительной в моей жизни, что я написал о ней книгу. И потом мы еще ездили с Георгием Петровичем, и он, как теперь Игорь Максимов, тоже стал в какой-то мере моим братом по духу. Конечно, хотелось встретиться с ним опять.

Георгий Петрович не был столь решителен в своих действиях, как Игорь. Хотя он и ездил регулярно в экспедиции от Музея природы, однако что-то преследовало его, какой-то дискомфорт, он как будто не в состоянии был расстаться с чем-то, то ли, наоборот, не мог чего-то догнать. У него, как и у всякого нормального человека, несомненно, была своя Мечта, но вот какая? Он удивительно много знал всегда, этот скромный работник музея, я вместе с другими поражался его эрудиции, памяти, умению сделать точный и лаконичный вывод из наблюдаемого, однако ни диссертацию он почему-то не писал, ни больших серьезных статей, ни рассказов об увиденном в экспедиции, хотя мы с ним об этом последнем договаривались и в журнале его рассказов ждали. Почему же? В чем дело?

Я пока не пришел к определенному заключению…

Узнал, однако же, теперь от Игоря, что Георгий Петрович стал заместителем директора музея. Это меня порадовало, но все же казалось, что не здесь кроется главное.

Хотя слово «музей» в первооснове у греков означает «храм муз», у меня оно почему-то ассоциируется со словом «мумии»: сразу же охватывает запах нафталина, хлороформа, пыли, какого-то тления. А еще скрип паркетных полов и благоговейный либо, наоборот, скучающий шепоток посетителей. Конечно, здесь много интересного среди экспонатов, подчас, несомненно, уникальных, ценнейших, оригинальных; конечно, массу любопытной информации щедро дает посетителям экскурсовод, но меня — хоть убейте — при слове «музей» тотчас охватывает невыносимая скука, а горло и челюсти уже готовы совершить известное рефлекторное движение…

Нет, я не против музеев, ни в коем случае! Но думается, что форма подачи материала в большинстве из них чрезвычайно устарела — она все та же, что была сто лет назад! И получается, по-моему, что запах нафталина, хлороформа и прочего перебивает аромат Мечты, хотя ведь именно он должен был бы царствовать среди диковинных экспонатов «храма муз». И это в то самое время, когда наука, техника, вся служба информации ушли так далеко вперед! Разве сравнить нашу телерадиоракетную жизнь с той, что была в начале века? А музеи по сути все те же. Уже и цветная фотография в расцвете, и цветное кино давно не новость, и голография начинает свой путь, и цветомузыка владеет умами, телевидение вошло в каждый дом, о радио нечего и говорить. И уже не только звуковые магнитофоны, но и видео становятся предметами вполне широкого потребления. А форма подачи материала, характер экспозиции практически всех музеев все тот же самый. Должен ли он меняться? Думаю, что непременно. Ведь наше восприятие значительно изменилось. Что здесь можно сделать? Не берусь исчерпывающе ответить, но у меня все же есть идея относительно Музея энтомологии. В чем она заключается? Об этом я расскажу позднее. Потому что это моя Голубая, а может быть, даже Розовая Мечта…