Аркадий Локерман: Как медведь геолога вылечил

Тот день, когда все приключилось, начался скверно. С вечера я подсчитал по нарядам, а утром объявил. Федька, первый у нас горлопан, заскандалил:

«Нам дела нет, что там старый черт в нарядах мухлюет, о заработок вынь да положь!»

Это он Сергею. Тот хотя и начальник, а молодой. Сергей ему: в горном деле всякое бывает, месяц на месяц не похож, а на круг прикинуть — так обижаться не на что, почти как профессор получаешь!.. Так все спокойно, твердо. Федька видит — поддержки нет, отошел, выругался, слышу, бормочет: «Подлец буду — он меня попомнит!»

Спустились в шахту. Сергей опять за свое — молотком колотит, только искры летят. Песчаник там крепкий, черный как ночь, только кое-где льдинки звездочками блестят. А он на карачках ползает, каждую трещинку изучает и на ощупь и всяко. Да что там говорить, сами знаете, как потерянные жилы ищут!

И ведь нашел! Совсем неприметная трещинка, а как расчистил — белым-бело стало от облаков кварца. Он аж затанцевал от радости, хотя там теснота, головы не поднимешь.

«Хитро, говорит, ее сдвинуло, с подворотом, но теперь она от нас не уйдет, обломки путь покажут, они как хвост кометы!..»

Стоим радуемся, потом сели, покурили. От души отлегло, а то ведь совсем впросак попали — ни плана, ни заработка.

Пошел я насчет бурения распорядиться. Всего шагов двадцать сделал, вдруг страшно крикнул Сергей, тень его метнулась, лампа загрохотала и погасла. Первой мыслью погрешил я на Федьку, а рука сама собой привычно сработала — дерг вверх за капельницу, забурлила вода в карбидке, зашипело пламя, светло стало как днем. Вижу — лежит Сергей на земле поперек штрека, а поблизости нет никого.

Еще на бегу я кровлю оглядел — от шахтерского неба любой подарок ждать можно, но нет, вижу — свод стоит крепко.

«Что?» — спрашиваю, а он только стонет, корчится. Лицо серое, как карбид, пот льдинками блестит.

Попробовал я его приподнять, посадить поудобнее — куда там, еще хуже, аж зубами заскрипел.

Сбегал я за помощью. Он, как отлежался немножко, сказал еле слышно: «Током меня!..»

А какой может быть ток, когда его тут отродясь не было!

Попробовали понести — куда там, дотронуться не дает, скрючило всего, даже на четвереньки встал, лбом да локтями в землю уперся, дрожит. Подложили под него две доски, а то ведь мерзлота не шутит, совсем заколеть можно. Подождали, может, лучше станет, да, видно, нет: ни сесть, ни лечь, места себе не находит. Простонал: «Закурить!»

Зажгли папироску, в рот вставили. Он в три затяжки до мундштука добрался, паленым запахло. Выплюнул он папиросу да как ойкнет! Даже от такого малейшего движения его опять как током стебануло.

Наш моторист сказал:

«Аппендицит это, по себе знаю, тоже током било! Ну, и при простреле бьет добре, сам испытал. Наверно, застудился он, пока жилу разыскивал. Да что толковать — хрен редьки не слаще, все одно быстрей поднимать его надо».

Штрек у нас низкий, подступиться неловко; кое-как мы его до ствола дотащили, да это все цветочки, а как дальше быть? Это только название — разведочная шахта, а вроде колодца деревенского. Породу бадьей таскаем и сами в ней ездим — одной ногой стоишь, другой от стенок отталкиваешься. Руками за трос так держишься, что сквозь рукавицы на ладонях синие следы остаются. А он не только стоять да отталкиваться, пошевельнуться не может!

«Сергей, говорю, посадим мы тебя в бадью, привяжем, а Боря, он легкий, одной ногой станет, направлять будет».

«Скорей только, — простонал Сергей, — лечь бы, никаких сил нет!»

Бадья узкая, а он в ватных штанах, да в брезентовых, — никак не поместишь. Пока примерялись, он от боли сознания лишился. Ртом воздух хватал, как рыба на берегу. Тогда придумали по-другому. Положили его на доску и прямо-таки прибинтовали к ней — с себя рубашки поснимали. Сверху еще брезентом запеленали и веревкой от головы до ног оплели. Ноги с доской вместе в бадью всунули, другой конец доски к тросу привязали. Так и поднимали! Он глаз от боли открыть не мог, губы закусил, пот ручьем. Борис его придерживал и от стенок оберегал — раскачивается бадья, как колокол. Я на воротке командовал… Ох и длинными мне тридцать метров подъема показались!..

Когда уложили в постель, трясти его начало, будто приступ малярии. Теперь мало кто про эту болезнь и помнит, изжили ее, но я не забуду — шесть лет трясло через день как по часам.

Спрашиваю: «Где самая боль?»

Показал он по всему животу, да и бока охватил, пойми тут!

Борис — парень смышленый, студент-заочник — в справочник полез, вычитал: если прострел, по-научному «люмбаго» то надо тепло, горячий песок на поясницу, а если аппендицит, так наоборот — холод, пузырь со льдом. Льда у нас там и летом хватает, да как решить? От таких решений немало уже нашего брата на разведках загнулось!