Джой Адамсон - Пятнистый сфинкс. Пиппа бросает вызов (с иллюстрациями)

Некоторое время спустя мы нашли наше семейство в полном здравии в полумиле от этого места. Здесь было много дичи, и Пиппа все время старалась подкрасться к стаду газелей Гранта, но ей так и не удалось подобраться поближе — ведь трава сгорела и спрятаться было негде. Я снова подумала, что же будет, если ей встретится Мбили. На следующее утро я нашла семейство около того места, где скрылась Мбили; все они то и дело озирались, словно ожидая чего-то.

Это место было в шести милях от лагеря и недалеко от дороги, так что на следующий день мы приехали на машине и оставили ее примерно в четырехстах ярдах от дороги, увидев, что к нам несется стадо газелей Гранта. Вскоре показалось и наше семейство. Пока мы готовили еду, Пиппа исчезла, но приказала малышам не трогаться с места, и они беспрекословно подчинились, поэтому нам пришлось тащить к ним мясо, хотя они отлично видели, как мы режем его на кусочки. Когда они начали есть, Пиппа вернулась, села под кустом ярдах в пятидесяти от них и негромко позвала к себе детей. Я принесла к ней мясо и заметила, что она тяжело дышит, а правая передняя лапа и пасть у нее в крови. Она была очень возбуждена и не позволила мне осмотреть окровавленную лапу, а к мясу даже не притронулась. Она не сводила глаз с дороги и вскоре перешла поближе к ней и уселась. Тем временем я послала своих помощников на розыски ее добычи, но они ничего не нашли. Тогда я понесла Пиппе молоко. Теперь ее поведение объяснилось — я увидела, что она сторожит молодую газель Гранта, которую только что задушила. Лишь тогда я поняла, что она старалась по-своему объяснить мне, в чем дело: она бросила добычу и пошла за мной, нельзя же оставлять тушу возле дороги! А мне-то это было невдомек! Потом я перенесла добычу подальше от дороги, чтобы гепарды могли есть, не пугаясь шума машин.

Как только малыши увидели добычу, они принялись в восторге отплясывать вокруг нее, и Пиппа долго не вмешивалась в их игру. Но увидев, что они никак не могут справиться со шкурой, она продемонстрировала им наилучший способ начинать еду — вспорола нежную кожу между задними ногами, где нет никаких костей.

Я с огромным интересом наблюдала за поведением Сомбы. Когда я попыталась подойти к добыче, Сомба бросилась на меня еще яростнее, чем раньше: опустив голову, она шипела, а потом старалась ударить сразу обеими передними лапами. Тихонько, шаг за шагом, я отступала назад, а Сомба преследовала меня, продолжая царапаться. Но тут она увидела, что братья принялись за еду, помчалась к туше защищать свою долю и в мгновение ока прогнала их прочь. Чтобы восстановить справедливость, мы дали малышам мяса. Но как бы не так: Сомба немедленно явилась за своей порцией и даже взяла мясо прямо у меня из рук. Стоило мне сделать шаг в сторону добычи — и Сомба едва не уронила мясо, бросившись на меня, чтобы я не смела приближаться к добыче. Так она вела себя целый день до самого нашего ухода. Я от души сочувствовала бедной Сомбе: ну как тут было не запутаться? С одной стороны, я была для нее другом, достойным доверия, я каждый день приносила ей хорошее мясо, но внезапно все ее дикие инстинкты восставали, и она бросалась защищать от меня законную добычу. И вот, раздираемая столь противоречивыми побуждениями, она мгновенно преображалась, и вместо мирного животного, которое брало пищу прямо из моих рук, передо мной оказывался дикий и весьма опасный гепард. И ведь она не только была самочкой — у самок инстинкт охраны добычи сильнее, чем у самцов, — нет, она еще и прекрасно знала, что уступает братьям в силе, и поэтому все время была настороже, чтобы не остаться в стороне, когда им что-нибудь перепадало. Поэтому она и казалась такой невероятной жадиной. Но я не хотела, чтобы она становилась чересчур агрессивной, и с этих пор нарочно кормила ее в первую очередь, отдавая те куски, которые ей больше нравились.

Да, у Пиппы можно было поучиться обращению с маленькими гепардами.

Она принимала во внимание несхожие характеры своих детей и умела с необычайным тактом добиться их послушания. За последнее время Сомба объявила войну не только мне, но, кажется, и всему собственному семейству. Она становилась такой опасной, что мне иногда приходила в голову мысль избавиться от нее; но, глядя, как Пиппа управляется со своей буйной дочерью, как ей всегда удается усмирить и развеселить ее, я поняла, что не имею никакого права вмешиваться.

Чем глубже я узнавала Пиппу, тем больше любила ее. Ее чудесный характер проявился по-настоящему только после того, как она стала матерью. Я с восхищением наблюдала, как она справляется со всеми выходками детей, неизменно сохраняя присущую ей неприступность и спокойствие.