Владислав Акимов - Вне закона

По травам бегут темные волны. Все крепче лютует ветер. И кажется, что во всей этой одичавшей пустыне нет ни одной живой души, а только тревожно шумящие сосны да стремительно летящие по небу облака.

Звери, хоть их и ждут, всегда появляются неожиданно. Волчица некоторое время внимательно вглядывается в сосняк на увале. По обе стороны от нее в зарослях малинника двигаются неясные контуры прибылых. Волчица неуверенно двигается вдоль кромки острова, затем, видимо, заметив колыхающиеся на ветру флаги, стремительно исчезает в зарослях.

Томительно бегут минуты. И вот потревоженные Митричем звери выходят вновь. Теперь они легким наметом по своей тропе устремляются прямо на стрелков. Впереди, опустив голову, скачет волчица. За ней, сбиваясь в тесной цепочке, путаясь в строю и вскидывая из травы головами, спешат прибылые. Шагах в двадцати от стрелков волчица неожиданно оседает назад и бросается в в сторону, подставляя свой бок под барсуковский тройник.

Одновременно с выстрелами на правом фланге загонщиков поднимается суматоха. Сквозь шум леса слышны выкрики, свист, улюлюканье. Потом крики разом смолкают.

«Ушел, подлец», Барсуков ясно представляет себе лобастую башку матерого зверя, такой, какой он видел ее в последние минуты давнишней декабрьской встречи…

Надо же! Не раньше, не после навалилась на Митрича хвороба! В поясницу ударило. Злится Митрич, с домашними ссорится. Проковыляет к окну и все вглядывается — есть какие весенние признаки или еще не видно?

А весной пахнет. Чуть только выбьется из сил поземка, и вот, пожалуйте, — солнышко…

Весенние размышления Василия Дмитриевича прервал телефонный звонок. О своем появлении в городе докладывал Барсуков. Старый волчатник несказанно обрадовался:

— Какие у тебя там еще дела? Бросай все ко всем чертям и шагай ко мне. У меня, брат, дела поинтересней твоих…

В комнате Василия Дмитриевича все было как перед сборами в большую дорогу. Однако, поглядев на улыбающегося Барсукова, Василий Дмитриевич не без грусти заметил:

— Ты, Ваня, на эту ярмарку не гляди. Маскарад это! Для успокоения нервов. Как модно теперь звучит — «психотерапия».

Барсуков вопросительно вздернул брови.

— Что смотришь? Думаешь, охотник, так и болеть не обязан? Прихватило, брат, и здорово. Одно только и утешительно, что болезнь с божественным названием: «рай-ди-кулит».

С этими словами Митрич негнущимся поплавком прострочил комнату, забрал с книжной полки конверт и такой же прямой, словно загипсованный, сел в кресло:

— Ну, слушай Кешино послание. Тут он поклоны всем знакомым отвешивает, как в поминальнике… Так… Ну вот, отсюда и начнем… «а еще, Митрич, сообчаю тебе, что объявился трехпалый. На прошлой неделе затребовали меня в Установку Калининского району, километров тридцать от нас. Там у их волки озоровали. Приехавши, я определил следы трехпалого и с им волчицы, а поодаль от их следок переярка. Переярка я в первый же заход на вабу и кончил, а со старшими поделать ничего не могу. Вот и пишу тебе, Митрич, об оказании мне подмоги».

— Молодец, Кеша! Осторожен стал. Я тебе говорил, Иван, что дельный из него охотник получится. Слушай, что он дальше пишет!

«Сперва они к свиной туше ходили. А как я капканы к приваде повыставил, за версту мои следья обходить стали. Я ловушку-садок у одной фермы изладил, в книге вычитал. Сделал все как надо, а они не зашли. Волчица, было, сунулась, так по следьям видать — трехпалый ее отогнал. А еще сообчаю, что теперь ихней житухе, если бы не скотское кладбище, совсем труба. Насту нет, снег глубокий да рыхлый. Ни скота, ни лесной живности не достать. Так вот они и определились на скотском кладбище у Петуховской фермы, это опять же в пяти километрах от Установки. Я то кладбище два раза сдалека объезжал, а подступиться боюся. Чтобы, думаю, не отпугнуть. Травить бы их надо, а травить нечем…»

— Ну, что скажешь? — произнес Митрич бесстрастно, закончив чтение.

— Что ж, Василий Митрич, Кеша, конечно, поступил очень правильно. Пропускать такую возможность никак нельзя. Но тебе сначала подлечиться надо. Кончай со своей райской болезнью да и поедем.

Василий Дмитриевич стрельнул на собеседника колючим взглядом и, резко вскочив с кресла, прямой и строгай в корпусе, убежал к окну.

— Ишь, утешитель какой нашелся!