Джон Куллини - Леса моря. Жизнь и смерть на континентальном шельфе

Мы шли прямо на восток. С середины дня мы находились к северу от мыса Гаттерас. С нашей самой мелководной стоянки был виден большой, в черно-белых полосах маяк, несущий службу над опасными мелями и узким континентальным шельфом — здесь его ширина равна всего 30 километрам. Это было идеальное место, чтобы сделать глубоководную станцию, но время кончалось. Теперь, когда Эр Джи думал, что с камерой все в порядке, ему до смерти хотелось получить несколько глубоководных снимков. На нашей последней остановке камеру собирались подвергнуть окончательному испытанию.

Погода, однако, вызывала у нас некоторую тревогу. Весь день дул сильный ветер с юго-запада, скоростью 25 узлов, при порывах — до 35. Море было покрыто внушительными волнами, и судно плясало над ними, проделывая какие-то очень сложные движения. К счастью, никто не испытал рецидива морской болезни, хотя аппетит заметно упал и все старались избежать заданий, требовавших большой сосредоточенности. И еще, все сознательно избегали узких проходов под палубами, где стены противно валились прямо на тебя, а пол неожиданно уходил из-под ног только для того, чтобы тут же с силой вернуться назад.

В 18.00 мы услыхали подробную сводку погоды, переданную Береговой охраной. Небольшие суда предупреждались о приближении холодного фронта. В сводке также было упомянуто, что вдоль быстро движущегося фронта ожидаются сильные шквалы, которые в районе мыса Гаттерае должны пройти рано утром.

Некоторые из нас стали размышлять о том, что означает слово «сильные», но мы успокоили себя, решив, что наше судно не вполне подходит под определение «небольшое».

Мы пришли к месту очередной станции через час, и мне было любопытно посмотреть, как пройдет операция с камерой в бурную погоду. Эр Джи поблизости нигде не было видно, и я подумал, что он в последний раз проверяет эту злополучную камеру. Теперь судно по-настоящему покачивало, и при ходьбе приходилось напрягать все силы. Выполнять какую-нибудь работу, требовавшую координированных действий, было бы сейчас совсем не легко. С этими мыслями я проходил мимо трапа, ведущего в „сухую" лабораторию, как вдруг снизу до меня донеслись какие-то странные приглушенные звуки. Я встревожился и стал спускаться по трапу. Вдруг до меня дошел запах рвоты. На полу в углу я увидел Эр Джи. В его правой руке была зажата большая отвертка, перед ним лежал корпус камеры, зажатый между двумя тяжелыми корзинами.

И Эр Джи, и корпус камеры, и небольшая душная комнатка раскачивалась и кренилась вместе с судном, и между приступами тошноты Эр Джи ставил болты и поворачивал отвертку, вкладывая в это все силы своего дергающегося в такт качке тела.

Я предложил свою помощь, держал и поворачивал корпус, чтобы ему было максимально удобно работать. В молчании и, к счастью, быстро работа была закончена. Пробормотав «спасибо» и «мне нужно только полчаса…», Эр Джи исчез в направлении своей каюты. Я с трудом добрался до своей койки, лег и включил вентилятор на всю катушку. Тошнота и состояние одурения стали постепенно проходить, и, неожиданно для себя, я уснул.

Побуждаемый чувством самосохранения, я быстро проснулся и вскочил на ноги. Палуба вздымалась, как живое существо в конвульсиях. Я заметил, что мощного гула двигателей не слышно. Почему мы стоим? Ведь на это время не было запланировано ни одной станции. Порадовавшись, что лег не раздеваясь, я стал осторожно шарить в темноте в поисках ботинок. Нащупав их во время короткого затишья, я надел ботинки и, спотыкаясь, отправился в салон, освещенный слепящим светом. Там в полном одиночестве сидел какой-то геолог.

«Что происходит? — спросил я, держась за стену. — У нас станция?» — «Это вторая проверка камеры, — ответил он. — Я узнал об этом несколько минут назад, когда встал. Мы стоим с десяти часов вечера. Первый раз она возвратилась с помятой кассетой». Я с сомнением покачал головой: «Какая глубина?» «Тысяча восемьсот метров; этой проклятой штуке нужно три четверти часа, чтобы обернуться туда и обратно.» — «Где она теперь?» — «Поднимается; лучше бы нам пойти туда.» — «Без такой амуниции в эту погоду не обойтись,» — прибавил он, указав на вешалку с плащами и непромокаемыми брюками.

Из тихого и светлого внутреннего помещения мы попали в ревущую темную ночь. Как видно, мы находились в центре шторма. Соленые брызги, смешиваясь с дождем, придавали ему неприятный вкус. Он хлестал широкими горизонтальными полосами по всей палубе, покрывая пеленой огни, светившие теперь далеко не так ярко, как прежде. У леера шипели взбунтовавшиеся волны. Их верхушки поднимались высоко над нашими головами, а пена, рассекаемая ветром, разлеталась во все стороны. В этих условиях о точном расположении морской поверхности можно было только догадываться.