Андрей Илларионов - Шаги по Сибири

Позиции у Телегина основательные. Да, горожанин проводит свой день у станка, вечер — за книгой, у телевизору. И его отношения с живой природою все более переходят в сферу абстракции. Вот почему так важно, чтобы рядом было дикое живое существо.

Зоолог опытной станции Сибирского ботанического сада Владимир Иванович Телегин — человек действия. Благодаря ему не один любитель заячьего рагу поплатился за это блюдо расположением сослуживцев. Ему обязаны городским устройством многие тысячи таежных птиц, две тысячи белок-телеуток, пепельно-голубых красавиц в рыжих перчатках, с рыжими кисточками на ушах, а когда телеуткам пригрозила голодная зимовка, жители по призыву зоологов сколотили сотни кормушек.

— Это совсем не моя заслуга, — скромничает Телегин. — Белка сама за себя наилучший агитатор, и за всю природу — тоже.

И тут он прав: новосибирцы сначала ездили любоваться белками в академический городок. Теперь можно встретить этого зверька и в лесопарках старого города. Было время, когда иной мальчишка с легкостью необыкновенной мог и пристрелить белку из духового ружья с одной лишь «невинной» целью — хорошенько ее рассмотреть, набить чучело. Теперь рассмотреть ее можно и не убивая, да никто этого и не позволит. Вот он — эффект присутствия белки в городе.

Телегина кое-кто называет чудаком А все чудачество его сходится на том. что из-за зверя готов он поссориться даже с собственным начальством. На территорию все того же академического городка забрела мудрая лосиха. Принесла там двух лосят. Потом к ним примкнули еще трое сохатых. Эта компания крепко там осела, и, конечно же, добралась до делянок ботанического сада. Зоология вошла в противоречие с ботаникой. Ботаники решили, что с лосятами пора кончать. Но на комиссии по охране природы главным оппонентом у руководителей Ботанического сада оказался их же сотрудник — Телегин. Он предложил огородить посадки заморских растений, и взял в споре верх.

…Недавно я вновь решил побывать там, где почти в центре города спугнули мы зайца. Пришла моя очередь бороздить сугробы. Но как ни старался — не мог-таки найти заячьей стежки…

Ночь застала нас наверху и была она по-зимнему студеной. И чтобы согреться, мы пораньше тронулись в путь.

Склон, по которому шла тропа, становился все круче, и с него мы любовались озером, окаймленным густым хвойным лесом.

Подъем на перевал был крут, но совсем не так длинен, как можно было бы ожидать. Вышли на плоскогорье, покрытое поначалу сухим и высоченным листвяком. Мы посидели в беседке, сооруженной лесниками. Повесили по обычаю нитку цветную на дерево, обвешанное разноцветными лоскутами, чтобы дорога была без злоключений. И тронулись далее. Тайга становилась болотистой, все более дикой. Тропа была еле заметна, да и она время от времени раздваивалась.

С густых ветвей, как в декорациях какого-то сказочного спектакля, свисали огромные бороды лишайника. Наши лошади то безнадежно увязали в болоте, то до крайности замедляли шаг, переступая обнаженные корневища. Время от времени сверкали вечным снегом дальние зубья вершин. И невольно вспомнилось:

Вскоре мы поняли, что спуск рядом. За деревьями мелькнула узенькая лента Чулышмана, рева его порогов слышно не было. Река была очень далеко внизу.

Спуск в долину, казалось, бесконечен. И не достигнув низа, мы начали ощущать, что попадаем словно бы в другую страну. Лиственницы уступали место осинам со стволами в два обхвата, высокими и стройными, как эвкалипты. По красоте и силе состязались с ними березы. А в самом низу, на плоской, как тарелка, луговине, встретила нас зелень акации и шиповника, пестрота вики и клеверов, дружный стрекот кузнечиков, крупных и ярких.

На уединенной поляне, в высокой траве потревожили мы семейство непуганых глухарей. Они не стремились спасаться. Огромный бородатый глухарь с набухшими красными бровями только взлетел тяжело на ближайший сук и оттуда что-то настоятельно советовал глухарке.

Было это все на высоте около тысячи метров над уровнем моря. На холодных каменистых обрывах высоко над нами паслись дикие козлы — по-местному, буны, может быть, даже прятался снежный барс. А здесь — если б не рокот пенного Чулышмана, не скалы и водопады — можно было бы подумать, что очутились мы в средней полосе России. И чем ближе знакомились с этими местами — тем сходство все более подтверждалось. Сосны были, как с картин Шишкина, попадались обильные клубничники. Ночь тут дышала теплом, и стало ясно, что мы ехали навстречу лету.