Жак Майоль - Человек-дельфин

Правда, в майолевской схеме эволюционной дивергенции обезьяны-амфибии на “линии”, ведущей к человеку и дельфину, просматривается своеобразный синтез неявно выраженных экологических (климато-ландшафтных) и отологических (поведенческих) факторов. Возможность использования биологически нейтральных предметов внешней среды в качестве естественных орудий, будучи нереализованной, ведет к превращению ранее пятипалых передних конечностей в ласты, а задних — в хвост, движущийся — в отличие от рыб — в вертикальной плоскости, как у плывущего кролем и особенно баттерфляем человека. В отличие от характерного для рыб туловищного способа передвижения дельфинам присущи черты, характерные для конечностного перемещения в среде. Однако ни об изготовлении орудий, ни о мышлении, “оторванном” от конкретной ситуации, относительно морских млекопитающих (в отличие от обезьян) говорить пока что нет оснований.

Археологическая культура так называемых кухонных куч, достигающих подчас 15-метровой толщины (рыбные кости, остатки моллюсков и т. п.) и разбросанных почти по всему миру, свидетельствует не столько в пользу былого существования и широкого распространения обезьяны-амфибии, сколько о все более производительном использовании даров моря и пресноводных водоемов формирующимися и тем более “готовыми” людьми. Последние, естественно, заселяли побережье и прибрежные пещеры. Подводные археологи обнаружили в Средиземном море на 10-метровой глубине пещеры, в которых около 40 тыс. лет назад жили первые люди [См.: Моркос Г. "Родина подводной археологии"; Курьер ЮНЕСКО. 1986. № 1. С. 44.]. Но нет никаких свидетельств тому, что это были обезьяны-амфибии! Создается впечатление, что используемые Ж. Майолем ссылки на культуру “кухонных куч” для подтверждения земноводной версии происхождения человека и его эволюционного родства с дельфином содержат сильный элемент “смешения времен”: результаты систематической орудийной коллективной деятельности людей вольно или невольно “приписываются” их гипотетическому животному предку и вместе с тем трактуются как материальное “свидетельство” его существования. В аргументации образуется логический круг!

К тому же по крайней мере некоторые из морфологических “следов”, оставленных, по мнению Ж. Майоля, водной обезьяной в генетическое наследство человеку и дельфину, особенно касающиеся стадий эмбрионального развития, могли быть связаны не с самой обезьяной-амфибией, а с общими для всех млекопитающих более древними предковыми формами, включая рыб и рептилий. Но это уже вопрос скорее биологический, нежели философско-мировоззренческий.

Впрочем, гипотеза обезьяны-амфибии как возможного предка человека, даже если она будет освобождена от идеалистических наслоений и научно доказана, никоим образом не сможет подорвать взглядов Ч. Дарвина и Ф. Энгельса на происхождение человека от общего с крупными высшими приматами предка. В лучшем случае она со временем конкретизирует данную концепцию антропогенеза, дополнив ее одним из неизвестных науке прошлого века компонентов или промежуточных звеньев. Вместе с тем в изложенном Ж. Майолем виде данная гипотеза вольно или невольно отвлекает внимание читателя от проблемы генезиса труда как целенаправленной орудийной коллективной деятельности — основы социальности, от вопроса о роли стадности как предпосылки когнитивного (познавательного) и коммуникативного (общения) аспектов генезиса сознания и мышления, речи и языка. Она как бы отрывает возникновение человека от процесса становления общества, сводит антропогенез к морфогенезу человеческого тела.

Под этим углом зрения попытки Ж. Майоля рассматривать эволюцию дельфинов как некую параллельную антропосоциогенезу ветвь развития не имеют (по крайней мере сегодня) научных подтверждений и остаются сферой гипотез, биологических экспериментов и… фантастики.

Эволюционный тупик, в который, по всей видимости, зашло биопсихическое развитие дельфинов, во многом может быть объяснен отсутствием у них той фундаментальной психофизиологической основы дальнейшей эволюции, которую составляют признаки, объединенные понятием гоминидной триады (взаимосвязанное и взаимообусловленное развитие прямохождения, манипуляционных возможностей рук, специализации мозга на познании и общении), и без которых невозможны ни труд, пи социальность, ни сознание, ни речь. Ссылки Ж. Майоля на чрезвычайно развитый ум дельфинов, будто бы сопоставимый с человеческим и даже превосходящий его, представляются несостоятельными по той причине, что вне социально-трудовой деятельности, сам по себе, он не мог развиться до уровня мышления человека ни по содержанию отражаемого, ни по специфическим, присущим лишь сознанию формам отражения окружающего мира и места человека в нем.