Карл Май - Завещание Инки

Расплатившись, он вышел из кафе и, свернув налево, двинулся по улице, которая вела к дому банкира. Темнело. Ученый был настолько погружен в свои мысли, что совершенно не обратил внимания на то, что за ним, стараясь держаться в тени, следовали два человека. В одной из этих таинственных фигур можно было угадать силуэт Антонио Перильо, рядом с ним шел какой-то рослый человек, которого не было в кафе.

— Ну что, — нетерпеливо прошептал эспада, обращаясь к своему спутнику, — это он или нет?

В этот момент на лицо ученого как раз упал свет от одной из ближайших витрин, и рослый ответил:

— Никаких сомнений! Это он, что бы он там ни сочинял.

— Ага, сбрил бороду, вырядился гаучо и думает, этого достаточно, чтобы обвести нас вокруг пальца! Тоже мне, шутник! Ну ничего, хорошо смеется тот, кто смеется последним. Слушай, я обязательно должен знать, где он живет. Проследи-ка за тем, куда он отправится!

— А ты что, разве не пойдешь со мной?

— Нет, он может обернуться и узнать меня. Тогда уж он наверняка что-нибудь заподозрит. Иди, не мешкай, а я подожду тебя вон в том кафе.

И они разошлись. Перильо отправился, как и сказал, в кафе, а его рослый приятель продолжил слежку за немцем. Улица, по которой не торопясь шел он, была идеально прямой, словно проложенной по линии туго натянутого шнура. В Буэнос-Айресе много таких улиц. Город застраивался по единому плану, напоминающему шахматную доску, и весь состоит из строго прямоугольных кварталов. Может быть, это и несколько скучновато с точки зрения градостроительства, зато в аргентинской столице очень легко ориентироваться.

Окрестности Буэнос-Айреса нельзя назвать особенно живописными, здесь не встретишь ни холмов, ни долин, ни лесов, ни кустарниковых зарослей. Город лежит на ровной почве травянистой бескрайней пампы, словно подарок на подносе. Не сразу отыщешь здесь взглядом линию горизонта, в дымчато-синеватом мареве земля и небо, кажется, сливаются в единое целое, имя чему — простор. Буэнос-Айрес — портовый город, но репутация здешней гавани у моряков всего мира невысока. Вода в Ла-Плате тоже ни у кого восхищения не вызывает, из-за глинистых берегов она всегда мутная, грязная.

Верхние этажи многих домов в центре Буэнос-Айреса напоминают мансарды Парижа, но на этом сходство двух городов и заканчивается, иногда достаточно удалиться от какой-нибудь из прекрасных площадей аргентинской столицы всего на пару кварталов, чтобы очутиться в совершенно ином мире — мире жалких лачуг, где прописана нищета. Но пройдешь еще несколько десятков метров, и вновь потянулась цепь изящных фасадов на безукоризненно прямых улицах. Впрочем, такое встречается во многих городах мира, в Южной Америке этот контраст разве что немного ярче, потому что люди здесь темпераментны и все свои страсти — от отчаяния до любви к роскоши выставляют как бы немного напоказ. В этом смысле ведущее за город шоссе на окраине города, застроенное богатыми виллами, — довольно откровенная витрина благосостояния их владельцев. Здесь стоят дома не выше четырех этажей. Немало и одноэтажных, напоминающих своей ухоженностью разлегшихся на солнце холеных, сытых животных. Крыши многих вилл со стороны двора имеют небольшой уклон, это делается для того, чтобы собирать с них дождевую воду. Еще не так давно ее использовали даже в качестве питьевой. Но если не принимать во внимание этот специфический уклон, то можно сказать, что крыши самых богатых домов аргентинской столицы — невысокие и довольно плоские. Это продиктовано соображениями целесообразности. Во-первых, здесь выпадает мало дождей. Во-вторых, когда со стороны Кордильер налетает сильный ветер — памперо, от него менее всего страдают именно невысокие крыши. А кроме того, на таких крышах очень неплохо коротать вечера после дневного зноя.

А теперь вообразите, что, следуя за доктором Моргенштерном, мы обнаружили на этом шоссе и несколько вилл не самых роскошных, ну, скажем так, средней руки. За фасадами многих из них не один двор, а три, четыре и даже больше дворов и двориков. Подобные дома на местном жаргоне называются «квинтами», должно быть, потому, что по-латыни слово «квинта» означает пятую часть чего-либо. К одной из таких квинт и направлялся ученый из Германии.

Того, кто полагает, будто в Буэнос-Айресе, куда ни ткни пальцем, непременно попадешь в гаучо, я должен разочаровать: толпа, текущая по его улицам, ничем не отличима от европейской, во всяком случае, на первый взгляд: одеваются здесь по последней парижской моде. Это и неудивительно: число выходцев из Европы, постоянно живущих в этом городе, довольно значительно. Только половину его населения составляют коренные аргентинцы, остальные — это немцы, французы, испанцы, итальянцы и швейцарцы. Молодые люди, с детства варящиеся в этом этническом котле, говорят, как правило, на нескольких языках и не растеряются ни в Париже, ни в Лондоне, ни в Нью-Йорке.