Джеймс Шульц - Сатаки и я

Короткий Хвост, казалось, меня понял. Он заскулил, а потом подошел ко мне и стал вылизывать мои ноги своим мягким, теплым языком. О, какое я почувствовала облегчение! Он лизал их очень долго.

Но когда я встала на следующее утро, ноги опять были сильно распухшими. Я перепробовала несколько пар бизоньих мокасин, но все они были теперь для меня малы. Поэтому, разведя костер, я сделала новые, побольше, выкроив их из бизоньей шкуры. Я надела их, встала и сделала несколько шагов: мои ноги не болели, но они стали твердыми и бесчувственными. Я приободрилась, зажарила и поела мяса, запаковала вещи и тронулась дальше. Вплоть до полудня мои ноги продолжали оставаться негибкими, потом опухоль стала спадать, они стали теплыми, я смогла идти, как шла прежде. Меня спас Короткий Хвост. Вылизывая мои ноги, он их вылечил. Итак, мы продолжали путь вверх по реке – день за днем, день за днем. Я считала их, делая отметки на палочке.

Это был двадцать шестой день моей долгой тропы [39] С севера, с низовьев реки Йеллоустон вверх по ее руслу до Биверхед более трехсот миль. – Прим. авт. .

Вчера утром я прошла мимо устья реки Горный Баран и была уверена, что сегодня я доберусь сюда. Наступила ночь. Я не видела признаков Бобровой Головы, но продолжала свой путь. Вскоре после того, как стемнело, я миновала ее. Затем свернула, поднялась вверх на равнину и отыскала эту ложбину. С надеждой и страхом смотрела я вниз, в темноту. С надеждой, что вы здесь, и со страхом, что ты умер от раны или вы были перебиты вражеским военным отрядом.

Вдруг среди черноты я заметила отблески огня. Мое сердце затрепетало! Я сказала себе, что это искры вашего костра. Но полностью я не могла быть уверена в этом – ведь ваше убежище могли захватить враги. Но ложбина была точно такой, как ее описал Одинокий Бегун – с крутым обрывом на восточной стороне, как раз на той стороне, где я стояла.

Я прошла по гребню почти до самой реки, отыскала спуск и направилась обратно через лесные заросли, пока не вышла к протоптанной в снегу тропинке. Затем я стала звать вас, звать снова и снова, но ответа не было, и меня охватил страх.

– Мы думали, что нас зовет твоя тень. Мы были уверены в этом до тех пор, пока не услышали твои шаги, – объяснил Маство, и мы все рассмеялись.

Но смех Сатаки и мой собственный был далеко не беззаботным. Поглядывая на нее, я видел, что на сердце у нее тяжело. Так же точно чувствовал себя и я сам. Я решил ничего пока не говорить о причинах этого. И она ничего не сказала.

Она устроила свою постель напротив нас по другую сторону костра, и мы заснули.

На следующее утро, когда Маство поднялся на холм для наблюдения за местностью, я обратился к ней:

– Ты здесь и ты не можешь представить, как я рад, что ты пришла. Но, что нам делать дальше? Чем все это кончится? Нам нужно возвращаться к своему народу. Если мы останемся здесь одни, не более чем через месяц после того, как покажется зеленая трава, враги нас найдут. А идти домой – ты хорошо знаешь, что это означает: если нас двоих и не убьют, Три Бизона отрежет тебе нос.

– Если мне отрежут нос, будешь ли ты любить меня – то страшное существо, которым я тогда стану? – спросила она.

– Так же, как и раньше, – ведь твое сердце останется прежним, – ответил я.

– Тогда будем надеяться, что Три Бизона не убьет тебя, а ограничится тем, что отрежет мне нос и даст мне свободу. И мы сможем поставить свой вигвам.

– Да! Мы так и поступим. И давай больше об этом не говорить и сделаем все возможное, чтобы жить беззаботно, – подытожил я все сказанное.

И после этого для нас начались спокойные дни. Мы больше не боялись будущего. И вскоре я снова стал видеть вещие сны! Сатаки и я гоним по равнине табун лошадей, а в конце концов я увидел с нами и моего брата. Я рассказал остальным о своем сне и добавил: рано или поздно мы захватим табун лошадей врага и угоним их к себе домой. Сатаки и брат согласились, что именно это мы и сделаем. Они немедленно начали подготовку к нашему набегу на вражеские табуны.

Маство убил в ложбине лося, Сатаки удалила с лосиной шкуры волосы. Затем из сырой шкуры они сделали три хороших седла со стременами. Когда дни стали длиннее, Маство стал проводить все больше времени на холме, высматривая врагов.

Сатаки ухаживала за мной, как будто я был ее ребенком. Она обмывала и кормила меня, расчесывала и укладывала мои волосы. Она сделала и приготовила пеммикан, сплела несколько кожаных веревок, выдубила шкуру лося и сделала для всех нас мокасины, а ту пару, которая предназначалась мне, расшила разноцветными иглами дикобраза.