Джеймс Шульц - Ошибка Одинокого Бизона

«Еще несколько сот шагов — и мы подойдем к реке, напьемся и выкупаемся», — подумал я.

Вдруг на вершине холма показался всадник. Он посмотрел на нас, потом повернул лошадь и спустился в долину. Мы остановились, но как только он скрылся из виду, продолжали путь. Не все ли было нам равно? Мы умирали от жажды и не боялись стрел врага.

Подымаясь на вершину холма, мы ждали нападения и держали наготове ружья. Но никто на нас не напал. Мы посмотрели вниз, на речную долину, и увидели одинокого всадника. Он переправился на противоположный берег и поскакал к низовьям реки.

— Ха! Не враг и не друг, — сказал отец. — Ему нет до нас дела.

Вдали, ниже места слияния двух рек, вился дымок: значит, кто-то раскинул там лагерь. Мать недоумевала, кто бы это мог быть, но я думал только о том, чтобы поскорее утолить жажду. Бегом спустились мы к реке. Измученные лошади, почуяв воду, насторожили уши и охотно последовали за нами. Пили мы долго, и никогда еще вода не казалась нам такой вкусной. Потом мы выкупались, сняли с лошадей поклажу и принялись за еду. У нас еще оставалось немного мяса. Поев, мы улеглись в тени деревьев, а отец караулил, пока мы спали. Когда стемнело, отец нас разбудил.

— Все спокойно, — сказал он, — но на закате солнца с низовьев реки донеслись три выстрела.

Взяв наши одеяла, мы вошли в чащу леса и снова улеглись спать. Усталость еще давала о себе знать; есть нам не хотелось, и мы снова заснули. Заснул и отец.

Ночь прошла спокойно. На рассвете я проснулся, когда все еще спали. С берега реки снова увидел я дым, поднимавшийся над долиной. Лошади наши мирно щипали траву. Я вышел из лесу и увидел пять антилоп, которые паслись на поляне. Прячась в кустах, я подкрался к ним и пристрелил одну антилопу. Теперь у нас было мясо на завтрак.

Мы сытно поели, и усталость прошла бесследно. Думали мы, что люди, раскинувшие лагерь в долине, приедут сюда, чтобы разузнать, кто мы такие, но никого не было видно. Солнце высоко стояло на небе, когда мы уложили наши вещи и снова тронулись в путь.

Переправившись через реку, мы увидели широкую тропу, ведущую к низовьям. Мы придерживались этой тропы, потом перешли вброд реку Горный Баран и, миновав тополевую рощу, наткнулись на форт белых людей, в точности походивший на тот, который построен был Ки-па при устье реки Марии. У самого форта был раскинут вигвам.

Пятеро белых с женами и детьми выбежали из форта, а из вигвама вышел еще один белый с женой. Привязав лошадей к дереву, мы направились к ним, а они с любопытством нас рассматривали. Белый, стоявший у входа в вигвам, выкрасил лицо и руки черной краской. Нас это удивило: оплакивая наших умерших, мы окрашиваем лицо и руки в черный цвет. Странным показалось нам, что и у белых есть такой же обычай.

Неприятно, когда смотрят на тебя в упор, а белые и их жены не спускали с нас глаз. Мы чувствовали себя связанными, и нам трудно было подойти к ним просто и поздороваться. Однако мы преодолели смущение, и все мужчины пожали руку отцу и мне. Таков обычай белых. Нелепый обычай! Впервые мы узнали о нем, когда побывали на севере у Красных Курток.

После того как все подержали нас за руку, белый человек, выкрашенный в черный цвет, — он был начальником форта, — спросил знаком, кто мы и откуда пришли. Отец ответил ему так же, как отвечал чейеннам: идем мы от пикуни, с которыми расстались навсегда.

Тогда белый человек пожелал узнать, где находятся сейчас пикуни и видели ли мы форт на Большой реке и начальника этого форта — человека, который взял в жены женщину из племени мандан. Отец отвечал, что в этом форте мы бывали не раз, начальник форта, Ки-па, — наш друг, и у него мы купили ружья; пикуни и большебрюхие ведут с ним торговлю и приносят ему шкурки бобров.

Такой ответ понравился белому человеку, выкрашенному в черный цвет. Он засмеялся, хлопнул в ладоши и сказал знаками:

— Я очень рад. Ки-па — мой близкий друг. Входите. Я вас угощу,

Мы вошли в дом. В первой комнате разложены были на полках товары белых людей, во второй комнате мы увидели большой очаг, на горячих угольях стояли горшки с пищей.

Белые один за другим умыли лицо и руки и утерлись белой тряпкой. Умылся и человек, выкрашенный в черный цвет. С удивлением смотрели мы на него: по нашим обычаям, человек, оплакивающий умерших, не должен умываться среди дня. Но еще больше мы удивились, когда увидели, что черная краска не смывается и даже не оставляет следов на белой тряпке. Неужели зрение нам изменило или краска эта была волшебной?