Джеймс Шульц - Моя жизнь среди индейцев

Я оседлал лошадь и поехал на территорию агентства. Собственно, не совсем на территорию, так как не хотел, чтобы у моих друзей из-за меня возникли неприятности. Индейской полиции агент приказал арестовывать всякого белого, обнаруженного в резервации. Если бы я въехал прямо на отгороженную территорию, то полицейским пришлось бы арестовать меня или уйти со службы, а я не хотел, чтобы кто-нибудь из индейцев оставил службу, так как агент давал им вдоволь еды для них самих и их семейств. Поэтому я в течение дня переезжал из лагеря в лагерь и то, что видел, разрывало мне сердце. Я заходил в палатки и садился у очага друзей, с которыми не так давно вместе угощался вареным языком и филеем бизона, жирным пеммиканом и другой вкусной едой прерий. Их жены большей частью сидели, безнадежно уставившись на огонь, а увидев меня, запахивались плотнее в свои старые вытертые плащи, чтобы скрыть изорванные, изношенные платья. А мужчины! Я не слышал ни от кого веселого громкого «Окйи!» Конечно, они произносили это приветствие, но тихим голосом, и глаза их избегали встречаться с моими, так как им было стыдно. В палатках нечего было есть, а самое большое унижение для черноногого — не иметь, чем угостить пришедшего. Но когда я заговорил об их тяжелом положении, они быстро приходили в себя и начинали рассказывать о страданиях детей и жен, об умерших; иногда при этом какая-нибудь из женщин начинала рыдать и выходила из палатки — может быть, та, которая сама потеряла ребенка. Все это было очень грустно.

Покинув лагеря, стоявшие поблизости от Управления агентства, я поехал к Бэрч-Крику, южной границе резервации, где находился небольшой лагерь. Люди там оказались в немного лучшем положении. Поблизости зимовал пастбищный скот, и охотники иногда выходили ночью и убивали корову, засыпая или удаляя все следы крови и обрезки так основательно, что проезжающий мимо на следующий день никогда бы не заподозрил, что здесь произошло всего лишь за несколько часов перед тем. Убийство, клеймение новым клеймом или угон скота в области пастбищ всегда считались страшными преступлениями. Индейцы знали это и потому действовали осторожно. Скотоводы, конечно, видели, что стада их уменьшаются, но доказать ничего не могли; они только проклинали индейцев и говорили, что их следует «стереть с лица земли». Даже последний остаток некогда огромной территории черноногих, их резервация, служила предметом вожделений королей скота в течение многих лет. Как вы увидите дальше, они в конце концов завладели пастбищами, после того как тайно откормили на них, договорившись с агентами, тысячи быков для продажи на чикагском рынке.

Приехав домой, я поставил на конюшню лошадь и пошел в комнату повесить гетры и шпоры, Я застал Нэтаки в постели с распухшими от слез глазами. Увидев меня, она вскочила и прижалась ко мне.

— Они умерли, — крикнула она, — умерли оба! Моя дочь, моя красавица дочь и Всегда Смеется. Они так любили друг друга, и оба умерли! Оба утонули в вездесущей воде. note 60И она рассказала мне отрывочно в промежутках между рыданиями то, что Ягода прочитал в полученной утром газете. Яхта Эштона затонула в сильную бурю, и все, кто были на борту, погибли. Я разыскал Ягоду, он молча протянул мне газету. Все было, к несчастью, правда. Никогда больше мы не увидим Эштона и Диану. Их яхта со всем, что было на ней, лежала на дне Мексиканского залива.

Грустная пора наступила для всех нас. Ягода с женой отправились к себе в комнату. Старая миссис Ягода и Женщина Кроу горевали, сидя внизу у реки. Я вернулся к себе, чтобы утешить как мог Нэтаки. Рабочие сами варили себе ужин. Долго, до глубокой ночи я разговаривал со своей маленькой женой; я говорил ей все, что мог придумать, чтобы смягчить ее горе и свое собственное. Но в конце концов своего рода утешение нашла она. Я подбросил несколько поленьев в камин и откинулся на спинку стула. Она молчала уже несколько минут.

— Иди сюда, — позвала она.

Я подошел и сел рядом с ней; она схватила мою руку своей дрожащей рукой.

— Вот, что я сейчас думала, — начала она запинаясь, но голос ее окреп, и она продолжала. — Вот, что. Они ведь умерли вместе? Да. Я думаю, когда они увидели, что должны утонуть, они крепко обнялись и сказали, если успели, друг другу несколько слов и даже поцеловались, хотя там, может быть, были другие люди. Ведь мы бы так сделали, правда?

— Да.

— Ну, так вот, — закончила она, — не так уж это плохо, как могло бы быть, потому что никому не пришлось горевать по погибшим. Все мы должны когда-нибудь умереть, но я думаю, что Солнце и бог белых милостивы, когда тем, кто любит друг друга так, как Эштон и Диана, даруют такую смерть.