Джеймс Шульц - Моя жизнь среди индейцев

У меня опять появилась надежда, и, как только рассвело, я отправился к тому месту вместе со своим другом и женой. Мы поехали на юг, затем вверх по реке, привязали лошадей и вошли в каньон с высокими стенками. Оттуда было недалеко до пещеры. Ночью выпал снег; к пещере вели совсем свежие следы. В ней находились мать и трое детенышей, уже подросших. Они сидели где-то там в темноте, может быть, наблюдая за нами.

Я боялся, конечно. Бывало, что эти звери убивали людей, проникавших в их логово. А у этой пумы были детеныши; тем более свирепо будет она защищаться. Да, я боялся, но несмотря на это, должен был войти внутрь. Не все ли равно, умереть там или где-нибудь в другом месте, от болезни, которой я страдаю. Я приготовился войти. Жена моя плакала и просила меня не входить в логово. Друг мой предложил, чтобы мы сидели и ждали выхода зверей. Я как следует уложил затравку на полке ружья, взял нож в зубы, стал на четвереньки и пополз внутрь. Вход представлял собой узкую, низкую дыру в стенке каньона; я своим телом почти совсем заслонил свет, но все же его оставалось достаточно, чтобы смутно видеть, что впереди. Я прополз немного и увидел перед собой два красно-зеленых глаза — широко раскрытые огромные глаза. Я пригнулся пониже, чтобы впустить больше света, и увидел старую пуму, ее уши, туго прижатые к голове, увидел, как кончик ее хвоста ходит из стороны в сторону. Пума заворчала, негромко, без злобы. Она лежала на брюхе и ее передние лапы двигались вперед-назад, отыскивая надежную точку опоры: она готовилась к прыжку. Менее ясно я видел позади нее детенышей. Я стал медленно поднимать ружье, но раньше, чем я смог прицелиться, она прыгнула. Я выстрелил. Пуля попала в нее во время прыжка; она навалилась на меня всем телом и вышибла из меня дух; я снова умер.

Меня вытащили из пещеры и, пока жена хлопотала надо мной, мой друг вошел в логово, застрелил из лука трех детенышей и вытащил их вместе с телом матери. Пуля попала прямо в грудь. Наконец-то я добыл то, что мой сон велел мнe; я стал молиться и петь песни, как мне велел старик, прошло немного ночей. Однажды, сидя на своем ложе, я помолился и спел первую из песен. Только что я кончил петь, как что-то внутри меня лопнуло, и изо рта потекли кровь и гной. Боли я не чувствовал. Через некоторое время кровь перестала течь. Я выполоскал рот, встал и стал ходить по палатке. Здесь, в боку, я больше не ощущал давления. Я чувствовал легкость, казалось я мог бы бегать и прыгать, и мне хотелось есть. Я знал, что случилось: в точности как предсказывал старик, опухоль внутри меня была разодрана когтями. Я выздоровел. На следующий день мы принесли в благодарность большую жертву. С тех пор я здоров. И, мало того, мое магическое средство излечило многих больных. Кьи!»

Вот один из рассказов, которые я слышал в ту зиму и занес в записную книжку. Поистине, нет ничего лучше веры и бодрости духа для излечения болезней духа и тела.

Для нас с Нэтаки зима была счастливой. Она оказалась счастливой для всех, кроме Ягоды, который с трудом терпел «бесконечные холодные снежные дни». Не знаю, сколько раз он ходил в низину и обмерял ее. Столько-то акров здесь под овес, столько-то там под картошку, под турнепс, под горох. Мы можем, говорил он, купить много свиней и разводить поросят, не только скот. Весна наступила ранняя. К концу марта мы согнали быков и запрягли их в плуги. Старая миссис Ягода и Женщина Кроу подготовили небольшой участок в излучине реки и сортировали семена, полученные в отдаленные времена от своих племен, майданов и арикара. Я ничего не понимаю в пахоте и посадке, да и не хотел этому учиться.

Нэтаки и я объезжали стада скота и обнаружили, что телята исчезают почти с той же быстротой, с какой рождаются. Волков было много.

— Ах, как хорошо и спокойно! — воскликнула она, когда мы медленно возвращались верхом, проведя день в объездах пастбищ скота. — Наш прочный, теплый дом, наша уютная комната! Рабочие сажают и сеют для нас, наш хороший мясной скот пасется на холмах. Насколько все это лучше, чем жить в лагере, кочевать с места на место по беспредельной прерии, ежеминутно ожидая услышать крики врагов и свист пуль.

— Ну, не знаю, — ответил я. — Здесь неплохо. Мне нравится место, которое нравится моей маленькой жене. Но разве ты забыла, как весело мы жили в лагере; танцы и пиры, большие охоты, истории, которые мы слушали вечерами. Все это ведь очень интересно, Нэтаки.

— Стыдись! — воскликнула она. — Право, я думаю, что ты индеец, хоть у тебя и белая кожа. А я хочу быть белой, жить, как белые, и я просто заставлю тебя так жить. Слышишь! Ты должен бросить эти индейские привычки.