Валентин Синельников - Русский яхтинг, бессмысленный и беспощадный

«Что это было?»

Нам молча указали на стремительно удаляющееся облако водяной пыли. В этот день «Серна» также вышла на ходовые испытания.

«Вы только от берега отойдете, и сразу утонете», – так говорили моряки с больших кораблей, появляющиеся рядом с баржей, на которой велись работы по сборке лодки.

Яхта, как мы убедились, сразу не утонула, однако, сдавать её мы должны были в Геленджике. За неделю до описанного выше пробного выхода в море, там бушевал шторм, и, по слухам, в Новороссийске и Порт-Кавказе корабли выбрасывало на берег. Оптимизма слухи не вызывали, и, прикинув, что переход будет тяжёлым, Женя Гамберг засобирался на телеграф. Заказчику ушла телеграмма, с просьбой подъехать в Темрюк и принять лодку на месте.

Вечером прикатил мужичок на ржавой чебурашке.

«Мужики, хозяин просит лодочку все же пригнать в Геленджик. А чтобы вы не очень долго думали, он передал вам небольшой бонус».

«Бонус» лежал на пассажирском сидении чебурашки и представлял из себя полиэтиленовый мешок, доверху набитый пачками с красными червонцами. С изображением Владимира Ильича, конечно.

Стимул был весьма и весьма весомый, и мы начали готовиться к походу.

Было пасмурно и как-то совсем не светло, когда яхта вышла из Темрюка и взяла курс на Керченский пролив. Шли под дизелем. Вахты распределили, как обычно, – два человека на вахте, каждый за рулем по два часа. Первыми на вахту заступили мы с Саней Злобиным.

Начал рулить я. Непромоканец, сшитый из легкой прорезиненной тканешки, от брызг и воды, периодически захлестывающей кокпит, защищал плохо, к тому же, было довольно холодно, и дул пронизывающий ветер, но больше всего, конечно, народ страдал от качки. Более-менее нормально себя чувствовали трое – Коля Юрьев, Толя Дорофеев, и я. Саня, помучившись полчаса рядом со мной в кормовом кокпите, поменяв за это время сотню поз, ушел вниз. Ближе к концу моей полувахты Юрьев поманил меня, принял руль, и прокричал в ухо: «Иди, полюбуйся на своего напарничка!»

Саня бесстыдно «хрючил» в кормовой каюте, откинувшись на спинку дивана. Голова его была запрокинута, рот открыт; мокрые штаны непромоканца он спустил до колен. Было очевидно, что ему, в общем-то, совсем неплохо.

Мы решили, что будить сошедшего в нирвану человека грешно. Я встал за руль снова. За последующие три с половиной часа Коля поменял меня еще один раз, пока я бегал в туалет.

В гальюне забавно. Пол то проваливается куда-то вниз, то поддает снизу так, что коленки подгибаются. Ну и болтаешься, соответственно, как карандаш в стакане. В салоне Колька Ахматнуров, взявшись двумя руками за поручень, смотрит в иллюминатор. Цепляясь взглядом за горизонт, он очень комично прячется, когда очередная волна иллюминатор захлестывает. Зеленый Вася Суханов сидит на краешке дивана, зажав ведро ногами, а когда оно убегает, слабыми взмахами рук пытается это ведро поймать. Наверху далеко не каждая волна, но примерно каждая девятая или десятая, залетает в центральный кокпит, и парням какое-то время приходится сидеть по пояс в холодной воде, пока она медленно уходит сквозь шпигаты.

Уже совсем стемнело, когда меня, наконец, сменили. Сходив пару раз вниз, и решив, что меня совсем не укачивает, я раздухарился до того, что решил пойти лечь спать.

В салоне почти ничего не изменилось. У Васи всё те же приключения с ведром; он продолжает ловить его по всей каюте, не обращая внимания на полный хаос, творящийся вокруг него. Кинокамера, фотоаппараты катались по полу, вперемешку с ломтями хлеба и нарезанной колбасой. Насвистывая под нос, я по-быстрому прибрался, скинул непромоканец, и прилег.

Закрыл глаза.

…И тут меня торкнуло.

Гораздо поспешнее, чем снимал, я принялся напяливать непромоканец, причем перед глазами окружающие предметы начали расплываться и наслаиваться друг на друга. Рванулся к выходу из каюты, но там меня уже поджидал разудало-веселый Колька Юрьев, весь мокрый, взъерошенный, но с улыбкой от уха до уха. Он свесился вниз из кокпита, загораживая спасительный выход.

«Валя, дотянись за мармеладиком».

Секунду подумав, и решив, что еще успею, «пока не началось», я нахожу мармелад и отдаю Коле. Тот, выудив из мешка пару конфет, протягивает вниз, Васе:

«Вася, конфетку?..»

Нашего инженера незамедлительно выворачивает в ведро.

Я успел. На свежем воздухе, при наличии в видимости горизонта, головокружение и тошнота быстро проходят.

На входе в Керченский пролив волна и ветер стали попутными, все почувствовали себя гораздо легче. Измотанного Василия удалось выманить из каюты. Смутно помню, как на проходе косы Тузла сидел у экрана эхолота, за штурманским столом, и диктовал наверх глубины. В Порт Кавказ пришли в темноте, ошвартовались у бетонного причала, как водится, увешанного старыми покрышками.