Геннадий Савичев - Только море

— Помогите! — сказала она трагическим шепотом. — Спасите! Иначе мы…

— Что случилось? — встревожился Мушкин.

— Перегорели пробки, — ответила дама, заламывая руки.

— Но я не электрик.

— Нет, не говорите. Вы моряк. Вы все можете. — И, обернувшись в сторону худепького лысоватого мужчины, боязливо выглядывающего из-за двери, громко добавила: — А вот этот человек ничего не может. Дожив до сорока лот, он даже не знает, что такое электрическая пробка. Боже мой, и это в атомный век!

— Но, Дуся, я же ремонтировал, — пробовал возражать мужчина.

— Ты еще смеешь говорить! — громовым голосом воскликнула женщина. — Вы только посмотрите, на кого он похож.

Действительно, вид у мужчины был явно нс праздничный: весь он был какой-то прокопченный, рубашка разорвана, а под глазом, переливаясь всеми цветами радугу, сверкал великолепный синяк.

— Я, понимаешь, поставил два стула… Сунул в дырку, понимаешь, инструмент. Ну и… посыпались искры… И я того, значит, рухнул…

— На кого ты рухнул? — уперев руки в бедра, закричала дама.

— На тебя, Дуся, — робко прошептал мужчина и поспешно юркнул в темноту квартиры.

— А чем он ремонтировал? — поинтересовался Вадим.

— Вообразите, — ответила женщина, — консервным ножом.

Зайдя в прихожую и посвечивая спичкой, Вадим вывернул пробки и заменил предохранители.

Когда вспыхнул свет, раздалось громовое «ура». Оказывается, в комнатах были гости. Все обступили Мушкина и жали ему руки так, будто он только что вернулся из космоса.

— Да, дорогой, понимаешь, дорогой, — говорил мужчина кавказского типа, — никуда мы тебя не отпустим. Веселиться будэм. Танцевать будэм. О-ля-ля! Асса!

— Не могу, — взмолился Вадим, — меня ждут.

— Дэвушка? Приведи дэвушку. Вместе будэм танцевать.

Кое-как Мушкин пробился на площадку. Провожаемый бурными овациями, он ринулся вниз. Однако на третьем этаже ему пришлось приостановить свое стремительное движение. Маленькие мальчики и девочки, забытые взрослыми, высыпали на площадку и завели вокруг него хоровод.

— Каравай, каравай, кого хочешь выбирай… Дядя, спой песенку.

Вадим схватился за голову. Он опаздывал. Верочка этого не простит. Решительное объяснение отодвигалось в бесконечность. Промямлив стишок про серого волка, который кого-то съел, Мушкин побежал вниз.

Площадку второго этажа он проходил на цыпочках* пугливо оглядываясь по сторонам. Но в последнюю секунду его остановил строгий голос:

— Товарищ матрос!

Вадим оглянулся: позади стоял офицер.

— Вы что же это бродите один? Заходите быстрее в мою квартиру, а то опоздаете на встречу Нового года.

— Спешу, товарищ капитан-лейтенант. Вопрос, как говорится, жизни или смерти.

— Ну если так… — улыбнулся офицер.

Выход Мушкин миновал на полной скорости. Правда, местный пожарник пытался ему объяснить способы тушения горящих елок, но Вадим уже не мог останавливаться.

Улицы были пустынными. Мушкин сначала бежал по широкому проспекту, а затем по просторной площади. На площади возвышался величественный памятник. Бронзовый адмирал смотрел на Мушкина с гранитного постамента и, казалось, сочувственно кивал ему головой: «Спе-ши, не сдавайся, моряк!»

Вадим спешил. Пот катился с него в три ручья. Когда до матросского клуба оставалось около двадцати метров, он услышал бой курантов.

«Вот и все, — подумал Мушкцн огорченно, — все пропало. Верочка уже не ждет меня».

В зале гремела музыка. Медный рев оркестра сотрясал воздух. Клубилось разноцветными облаками конфетти, вились ленты серпантина. Все смеялись, танцевали, пели.

Вадим привстал на носки и обвел взглядом зал: где же Верочка?

И вдруг он заметил ее стройную фигуру. Верочка стояла в другом конце зала и приветливо махала ему рукой. Она даже что-то кричала Вадиму, и ему показалось, что это было очень короткое, но очень важное для негд слово: «Да».

Вадим сложил руки рупором и крикнул во весь голос:

— С Новым годом!

— С Новым годом, моряк! — ответили ему хором все присутствующие в зале.

_ Мелкоту присылают, — любил посетовать боцман Кныш, — не тот парод. Вот, помню, приходит раньше моряк на корабль — залюбуешься. Грудь — во-о-о! Кулаки, как пудовые гири, усы вразлет, что метелки. А сейчас… Разве таким на кораблях служить?

Боцман сворачивал огромную самокрутку (папирос он принципиально не признавал) и обволакивался клубами дыма, от которого всем хотелось чихать.

— Прибывает недавно к нам этакий морячок. В руках футлярчик. Спрашиваю: «Что это такое, товарищ матрос?» «Скрипка», — отвечает и смотрит на меня невинным взглядом. «Скрипка?» Я, признаться, даже присел. «Здесь, — говорю, — не театр. Здесь сталь, броня и пушки, которые, между прочим, стреляют». «Ну что ж? — пожимает плечами этот артист. — Одно другому не мешает». Я осерчал: «Извиняюсь, а как звучит ваша фамилия?» — «Чижиков». — «Ах, Чижиков! Ну тогда идите, играйте свои концерты…»