Александр Дюма - Волчье логово. Красная кокарда. Капитан Поль

Но Круазет не мог угомониться.

— Что–то скажет Волк? — прошептал он мне.

— Да, конечно! — воскликнул я. В этот момент я размышлял о себе, но тут явился другой вопрос. — Что–то скажет Видам, Кит? — сказал я, обращаясь к Катерине.

При этом вопросе она выронила свой платок и так побледнела, что я раскаялся в своих словах. Круазет уже дергал меня за рукав.

— Дома ли мсье де Безер? — спросила она тревожно.

— Да, — отвечал Круазет. — Он вернулся прошлым вечером из Сент–Антонен с маленькой свитой.

Эта новость, видимо, успокоила ее, вместо того, чтобы усилить ее тревогу, как я ожидал. Я полагаю, что она беспокоилась более за Луи де Паван, чем за себя. Да это и понятно, потому что даже у Волка вряд ли хватило бы жестокости чем–нибудь повредить нашей кузине. Ее тонкая, стройная фигура, бледное овальное лицо с кроткими карими глазами, ее нежный голос, ее доброта — все это казалось нам тогда идеалом женской прелести. С тех пор, как мы себя помнили, включая и младшего из нас Круазет, которому едва минуло семнадцать (он был годом моложе нас с Мари, бывших близнецами), мы были всегда влюблены в нее.

Теперь я расскажу, как это случилось, что мы, молодежь (сложенные вместе года всех четверых не превышали семидесяти), сидели мирно на террасе замка в тишине этого дня. Было лето 1572 г. Между католиками и гугенотами был только что заключен мир [3] Подразумевается Сент–Жерменское мирное соглашение между католиками и гугенотами, заключенное в 1570 г. ; в ознаменование этого события через день или два должен был праздноваться брак Генриха Наваррского с Маргаритой де Валуа [4] Летом 1572 г. был заключен брак между дочерью Екатерины Медичи Маргаритой Валуа — сестрой Карла IX, и Генрихом Бурбоном — представителем протестантизма. Целью брака также было примирение враждующих партий. См. также 9. , сестрою короля, что должно было, как надеялось большинство французов, закрепить мирное соглашение. Виконт де Кайлю — отец Катерины и наш опекун, был одним из губернаторов провинций, которым было поручено следить за водворением этого мира. Он пользовался большим уважением обеих партий, будучи католиком, но не фанатиком, упокой Господь его душу! Уже с неделю перед тем, он отправился в Байону — свою провинцию.

Большая часть наших соседей в Керси также была в отъезде: они отправились в Париж в качестве свидетелей с той или с другой стороны при королевском браке. Таким образом, мы — молодежь, мало стесняемые присутствием добродушной и гнусавой м–м Клод, гувернантки Катерины, пользовались нашею свободой и праздновали вновь заключенный мир по–своему.

Мы постоянно жили в деревне. Никто из нас не бывал даже в По, не только что в Париже. У нашего опекуна, виконта, имелись свои, весьма строгие взгляды на воспитание юношества. И хотя нас выучили ездить верхом и стрелять, владеть шпагой и спускать сокола на охоте, но мы не более Катерины были знакомы со светом: пожалуй мы больше ее слышали об удовольствиях и испорченности придворной жизни, но зато она была более нас знакома с ее утонченными сторонами. Именно она выучила нас танцевать и кланяться. Близость ее весьма способствовала смягчению наших манер, а за последнее время мы кое–что приобрели в обществе Луи де Паван — гугенота, взятого виконтом в плен при Минконтуре, жившего у нас до своего выкупа и уж не походившего совсем на деревенщину. Но мы были очень застенчивы и потому не любили и боялись незнакомых людей. Так что, когда появился наш мажордом — старый Жиль, в то время как мы с грустью раздумывали о новости, сообщенной Катериной, и объявил могильным голосом: «Мсье Видам де Безер желает засвидетельствовать свое почтение мадемуазель» — то нас охватил почти панический страх.

С криком: «Волк!» мы все вскочили на ноги. Выездная дорога в Кайлю постепенно поднимается в виде насыпи от ворот до террасы и по бокам огорожена низкими парапетами. Слова Жиля долетели до нас в то самое время, как снизу показалась и его голова, так что до появления гостя оставался самый краткий промежуток времени. Круазет бросился было к дверям в дом, но не успел дойти и остановился у контрфорса башни, приложив палец к губам. Я вообще неповоротлив, а Мари дожидался меня, так что мы имели весьма неуклюжий и растерянный вид, когда темная тень Видама уже упала перед Катериной.

— Мадемуазель! — сказал он, приближаясь к ней, освещенный ярким солнцем, и склоняясь с прирожденной величественной грацией над ее рукой, — я вернулся поздно вечером из Тулузы, а завтра еду в Париж. Я лишь успел немного отдохнуть и смыть с себя дорожную пыль, но спешу принести вам мои… А!