Я до сих пор амнезией не страдал и хорошо помнил всё, что тогда происходило. Дело было в рыбацком посёлке, что расположился на окраине Лас-Пальмаса. Утром яхта Винера причалила к острову Гран Канария, маленькому пирсу в одном из тысячи закутков огромного, раскинувшегося на десятки километров по извилистому побережью порта де-ла-Лус. Винер распрощался с нами и отправился по своим делам. Зато при нас остался Йоган. Правда, теперь он больше смахивал на экскурсовода, знатока местных достопримечательностей. За нашей, в основном бледнолицей компанией, увязалось несколько похожих на смуглых чертенят местных мальчишек. Они дёргали нас за одежду и что-то лопотали по-испански, постоянно повторяя: «Алеман, алеман». Это означало, что они безошибочно опознали в нас немцев. Йоган хотел было прогнать мальцов, но я разобрал в их воробьином писке кое-что интересное. Сорванцы требовали по реалу на каждого, обещая показать длинную железную лодку с пушкой. На ней, якобы, приплыли такие же, как мы «nativo de Alemania». Если перевести дословно с испанского – «родные Германии».
Йоган не без досады признал, что в порту де-ла-Лус сейчас действительно находятся наши братья по оружию.
– Трепаться о заходе в наши края новейшего У-бота седьмой серии мне не с руки, – нехотя процедил наш гид. – Давайте считать, Отто, что вы своим умом до всего дошли и я здесь не при чём.
Искомый У-бот находился неподалёку, в укромном закутке, до которого мы добрались пешком за какие-то четверть часа. Испанский солдат, стоявший в охранении на подступах к пустынному, закрытому маскировочной грязно-жёлтой сеткой причалу, заметил нашу группу издалека. Взяв карабин наизготовку, он приказал нам остановиться. Йоган дружелюбно поприветствовал его:
– Буэнос диос, амиго! – И тут же добавил: – Палабра «барко негро».
Солдат опустил оружие и ответно улыбнулся Йогану:
– Буэнос диос, синьор Хуан!
Надо сказать, что «Палабра» – пароль-пропуск – никакой секретной информации не содержал. Барка, то есть лодка, вовсе не была чёрной, скорее, двухцветной. Выше ватерлинии она была цвета тёмной морской волны, зато днище бордово-красное. На рубке красовалась знакомая до боли эмблема – чёрный кот в боевой позе. Спина дугой! Хвост трубой! Усищи как стрелы! Ну что же?! Значит, старина Максимилиан Перенье, вместо своего разбитого глубинкой «Чёрного Макса», всё-таки получил новенький У-бот. Сам командир подлодки в мятой по старинной моде подводников фуражке как раз покидал свой борт. Увидев меня, «котяра» заблажил:
– Ба-ба-ба! Кого я вижу?! Задница кашалота! Отто, тевтонская твоя морда! – И прямо с трапа полез обниматься.
Перенье был по отцу французом, а потому имел типично галльские приметы: чёрные глаза, орлиный шнобель и весело-склочный характер. В 34-м мы вместе с этим славным похабником домучили курсы подводников-штурманов в Гамбурге. После чего ещё полгода существовали в мерзком качестве оберфенрихов цур зее, недоофицеров, а по сути – полуматросов, изнывая в отсеках вечно протекающей, старой, как её командир, подлодки.
Они оба были ветеранами, 48-летний капитан-лейтенант Курт Лемски, из-за проблем с печенью похожий на старого желтолицего азиата, и его заслуженная посудина, каким-то чудом ещё не списанная на иголки. Лемски в начале века учился в военно-морском училище вместе с моим крёстным, легендарным подводником Отто Виддегеном. Его портреты до сих пор красуются чуть ли не в каждой сельской школе от Пруссии до Эльзаса. Порой мне кажется, что Виддеген с небес каким-то образом подталкивает поближе ко мне своих, ещё живущих на этом свете друзей, дабы они уберегали от невзгод его крёстного сына. Сначала это был Лемски, а позднее другой отец-командир, фон Рэй.
Правду сказать, родство с другом юности капитан-лейтенанта Лемски мою службу под его началом мёдом не сделало. Командир дрючил мою персону, по похабному замечанию Макса – «как албанский пастух любимую козу». Перенье, подозреваю, в глубине души был рад этому факту. Ведь ему, разгильдяю и выпивохе, доставалось меньше ядовитого командирского внимания. Теперь-то я понимаю, почему мучимый больной печенью матёрый желтоглазый волк гонял нас как щенков по отсекам старого У-бота! Лемски стремился превратить глупых двадцатилетних салаг в серьёзных моряков. Вечная ему память и благодарность за то, что мы до сих пор живы. Мы – это Макс, я и наши экипажи.
Максимилиан сграбастал меня в свои медвежьи объятья совсем не по-кошачьи:
Читать дальше