Я сел напротив него, он крепкой рукой наполнил до краёв два стакана.
— Вы единственный толковый человек на этом корабле, — сказал он. — От меня самого не больше толку, чем от остальных.
Он замолчал, словно желая услышать подтверждение, но что я мог на это сказать?
— Почему вы не стали капитаном? — спросил он.
— Чтобы не связывать себе руки, — ответил я.
— А у меня они разве связаны? Чем?
— Вас могут сместить с должности. А Джона Сильвера никто не может сместить.
Флинт посмотрел на меня долгим пристальным взглядом. Он хотел понять, не угрожаю ли я ему смещением с должности.
— Сильвер, — сказал он после затянувшейся паузы, — вас никогда не раскусишь.
— Да уж, — хохотнул я. — Надеюсь. Это было бы хуже смерти.
Флинт рассматривал стакан с ромом, как будто это был магический кристалл.
— Это верно, Сильвер, — произнёс он. — Верно, говорю я. Вы единственный, с кем можно иметь дело. У вас есть собственное мнение. Ответьте на мой вопрос: я теряю рассудок? Скажите честно, Сильвер. Вы ведь знаете, что я не трону ни волоска на вашей голове.
— Не знаю, — сказал я со всей откровенностью. — Не знаю, каким количеством этого добра вы располагаете, чтобы его терять. Но иногда кажется, что вы хотите погубить всех нас и в первую очередь самого себя без всякой пользы для кого-либо.
— Понимаю, — сказал Флинт надтреснутым голосом и отпил большой глоток рома. — Понимаю. Я думал, что знаю, чего хочу в этой жизни. Прикончить как можно больше негодяев. Убрать их из этого мира. Отомстить за всех убитых моряков, вот какие цели я ставил перед собой. Но теперь я пришёл к выводу: мы не что иное, как мушиное дерьмо, что бы мы ни делали. Я — грозный пират Флинт, но если я хочу остаться в живых, я даже не могу громко произнести своё имя. У меня не стало имени и, чёрт возьми, ни у кого из нас теперь нет имени. Мы не в счёт. В глазах мира мы — ноль, и ничего больше. Что такое один человек, Сильвер? Ничего, абсолютно ничего. Но вы ведь что-то собой представляете, вы образованы, начитаны. Чёртов Кромвель отправил десять тысяч ирландских и шотландских заключённых на Барбадос. Ни один из них не выжил. Ни один, Сильвер. Кто теперь их помнит, каждого, о чём они думали, чего желали? Их нет, испарились, как роса. Знаете, что мне рассказывал старый буканьер? Испанцы послали группу солдат для истребления индейцев. Один солдат прижал индейца копьём к дереву. У индейца был всего лишь нож, так что он мог уже прощаться с жизнью. И что же он делает? Бросается вперёд, и копьё протыкает его тело, но он успевает заколоть испанца ножом. Оба умирают в объятиях друг друга. Зачем? Какая от этого польза? Никакой. Пыль в памяти людей, и всё. Или возьмите монахов, которых Олонне вынудил поставить лестницы к стенам, окружающим Картахену. Он возомнил, что испанцы не будут стрелять в своих священнослужителей. Но и Богу и испанцам просто плевать на нескольких жалких монахов, сколько бы они ни молились за свои жизни. Их застрелили всех до единого. Кому какое дело до всего этого, Сильвер? Будет в мире на несколько монахов больше или меньше, на одного испанского солдата, одного индейца или десять тысяч узников, не имеет значения. А матросы, как вы думаете, сколько их погибает? Ежегодно несколько тысяч только на судах под английским флагом. И что они имеют за это? Решительно ничего, оказывается, они не заслужили даже приличных похорон. Мушиное дерьмо, вот что мы все собой представляем, Сильвер, то есть нас не берут в расчёт. И правильно. Так, может, лучше сразу покончить с таким жалким существованием, может, это и есть самое разумное? Нет никаких оснований задерживаться в этом мире. Такой человек, как я, здесь совершенно лишний, Сильвер. Абсолютно ненужный.
— Но не на «Морже». Ни на одном корабле не было капитана лучше, — ответил я.
— Мне плевать на «Моржа». Гроб с покойниками, вот что такое это судно, — заорал он. — Сборище лентяев, думающих только о себе. Больше ничего.
Он опустошил стакан.
— Вы славный малый, Сильвер, — сказал он, вытирая рот. — Как вы, чёрт возьми, выдерживаете всё это? Что заставляет вас продолжать жить? Вы ведь, чёрт подери, не ломаете себе голову над вопросом: зачем всё это?
— Нет, — сказал я.
— Но почему? Почему вы тогда не упиваетесь ромом, как другие? Почему вы не размышляете над подобными вопросами?
— Пёс его знает, — ответил я со смехом, — может, потому, что в таком случае я бы спятил.
Флинт уставился на меня, не понимая.
— Как вы, — добавил я для порядка.
Читать дальше