Владимир Успенский - Тревожная вахта

Я всё-таки решил, что предполагать нужно самое плохое. Буду считать, что Кораблев находится у фашистов. Из этого следует, что мне необходимо узнать, какие сведения могут добыть немцы от рыбака. Что он может сообщить им о наших заграждениях в заливе? Ведь не случайно фашистский лазутчик задержан поблизости от этих заграждений.

И тут у меня появилась такая мысль: надо пригласить к чаю наиболее опытных рыбаков. Выяснить, что известно им. То же самое должен был знать и старый Захарии.

Астахов закончил наконец свою работу. Стол накрыли белой скатертью. Александра (так звали рослую, похожую на мужчину рыбачку) внесла самовар. Марья Никитична поставила большое блюдо, сказала с полупоклоном:

— Трясцоцки нашей отведайте… Сам покойник готовил, — и всхлипнула, вытирая уголком платка красные глаза. Руки у нее были маленькие, с коричневой морщинистой кожей.

— Рано, мамаша, хороните старика своего, — строго сказал ей Астахов.

Чаевничать сели впятером: мы с майором, Марья Никитична, рыбачка Александра и тощий костлявый старик с лысой головой.

Только на висках сохранились у него жидкие волосы, похожие на белый пух.

Больше всех говорила Александра, заглушая своим басом остальные голоса. Говорила всё об одном и том же: каким хорошим и справедливым человеком был бригадир Захарии Кораблев.

Старик помалкивал, степенно схлебывал с блюдечка чай, откусывая крепкими, хорошо сохранившимися зубами мелкие кусочки сахара. Я завел со стариком беседу отрудностях военного времени, расспрашивал об улове, о том, как снабжают рыбаков продуктами. Получилось, что я подошел к делу с того самого конца, с которого начинал Астахов, опрашивая жителей. Но у майора всё выходило просто и естественно. А у меня — я сам чувствовал — слова звучали как-то фальшиво. Это, конечно, вполне закономерно. Я спрашивал одно, а думал совсем о другом. И по совести говоря, мне было безразлично, какой был улов и как доставляют в поселок продукты. В другое время это, может, и заинтересовало меня. А тогда — нет. Мысли были заняты другим.

Старик отвечал короткими фразами, а иной раз и вовсе не отвечал, только кивал или отрицательно мотал головой. И с невозмутимым видом продолжал пить чай. Астахов, наблюдая за нашей, с позволения сказать, «беседой», прикрывал глаза, чтобы я не видел веселых чертиков, прыгавших в них.

— Мотобот у вас исправный? — спросил я старика.

— На ходу.

— Можно в море?

— Горючим не богаты.

— Я вот почему вас спрашиваю. Наш катер пойдет дальше вдоль побережья. Вы не смогли бы доставить нас в базу? А насчет горючего я позабочусь. И на рейс заправимся, и в запас.

— Как Ляксандра, — кивнул старик. — Она моторист. А я что, я могу.

Для Астахова всё это было совершенно неожиданным. Катер спокойно ждал нас у причала. Но майор молчал. Он думал. Думал очень напряженно. Потом напряжение прошло. Астахов потянулся за треской, и мне стало ясно: майор понял.

— Что вы ответите нам? — спросил я женщину.

— Можно и на боте, — сказала она. — Ежели, конечно, горючего подкинете. Чтобы не в обрез, значит, туда и сюда.

— А дорогу знаете? Темно ведь и вьюжит.

Старик усмехнулся снисходительно, наливая чай. Ответила Александра:

— Чудно говорите. Мы тут два десятка годов мотаемся. До самого порта с завязанными глазами пройдем. А вы — «вьюжит»!

— Но ведь залив перекрыт сетями и бонами.

— Это для чужих перекрыт, а мы, чать, свои.

Старик отодвинул стакан, поднялся и пошел к двери, как-то странно волоча длинные тонкие ноги. Я так и не понял, согласился он или нет. Вопросительно посмотрел на Александру.

— Переодеться надоть, — сказала она.

— А с ногами у него что?

— Тот… ревматизм. И годы опять же. Семьдесят ему, а может, и больше…

Пока рыбаки переодевались и прощались с домашними, я приказал командиру катера отдать на мотобот горючее, оставив столько, чтобы можно было дойти до базы.

— Вы со мной или на катере? — спросил я Астахова.

— С вами, если не возражаете.

— На катере быстрей и надежней, — сказал я, глядя на мотобот. Это было старое деревянное суденышко с маленькой рубкой, пропахшее рыбой. На борту — добрый десяток заплат.

— Ничего, — ответил майор. — Прогуляемся в ноевом ковчеге. Если он не развалится по дороге, то к полуночи доберемся. — И, помолчав, добавил: — Думаете, игра стоит свеч?