Юрий Иванов - Рейс туда и обратно

— Ты что, прокладку получше поставить не можешь? — вскричал, завидя Русова, Серегин. — Ведь опять солярка в океан потечет!

— Старпом! Уберите посторонних с кормы, — заорал один из механиков, Петя Алексанов, высокий, угловатый парень, и взмахнул громадным ключом, именуемым у механиков «крокодилом». — Всю душу, гад, выел.

— Это я выел? — взвился Серегин. — Вот из-за таких, как ты, растяп, скоро весь океан в помойку превратится. Старпом, поглядите, какую он прокладку на фланец ставит: старую!!

— Алексанов, поставьте новую прокладку! — крикнул Русов. Ветер так выл, что нормальным голосом уже говорить было нельзя.

— Чтоб ты провалился... любитель жуков и бабочек! — возопил Алексанов, но тут же вынул из кармана комбинезона новую прокладку и стал прилаживать ее на фланец.

Набирает мощь проклятая «Элла». Чертыхаясь, поторапливая друг друга, тяжко ворочаются на пляшущей под ногами корме матросы и механики. Майнают за борт тяжелый, каменно крепкий от холода шланг. И слышно порой, как кричат матросы на траулере: «А ну... еще! Взя...а-ли!» Тянут шланг. Как все медленно делается, текут минуты, текут... Но вот уже и шланг почти весь за бортом. Только бы не лопнул трос, за который его тянут на траулер...

— Чиф, с «Коряка» передали, шланг приняли, подсоединили, — послышался из динамика голос Куликова. — И доктор приступил к операции. Чиф, топливо пошло, слышите? Пошло топливо!

— Хорошо. И я пойду. В рубку, — сказал сам себе Русов. Траулер страшно дернулся, два буксирных троса и шланг выскочили из воды и натянулись втугую, загудели, как три гигантских басовых струны. И опали в воду, разрубили волны. — Боцман, оставьте тут кого-нибудь поглядывать за тросами и шлангам.

— Иди, Коля, погрейся, милый, — сказал Дмитрич. Он надел тулуп, сел в закрытом от ветра закутке, и кот Тимоха прыгнул ему на колени. — Сам послежу. А ребятишки пускай погреются.

Русов медленно поднялся по трапу, оглянулся. Один из кормовых прожекторов освещал кипящую воду, жилы вновь втугую натянувшихся тросов и черный шланг, по которому, пульсируя, как кровь в жилах, шло на траулер топливо. Он глядел на швартовые тросы, и ему казалось, что привязаны они не к чугунным битингам кормы, а к его нервной системе, что эти тугие, стальные жилы вытянулись из его одеревеневшего от страшного душевного напряжения тела.

Хлопнула дверь. Русов вошел в ходовую рубку, сел на стул, привинченный возле локатора. Было тут тепло, мирно, уютно, как сытый кот, мурлыкал гирокомпас, сухо пощелкивал эхолот, зеленовато светился экран радиолокатора, и по его окружности плавно, завораживающе скользил золотой лучик.

Зазвенел телефон. Русов вздрогнул. Куликов сорвал трубку с рычагов, выслушал. Сказал:

— Алексанов звонит, ребята собрались в салоне, просят дать разрешение крутить картину.

— Разрешаю.

Куликов включил судовую радиосеть и дунул в микрофон, отчего по всем каютам и помещениям судна прокатился чудовищный рев, проговорил:

— Мор-ряки! Все свободные от вахт пр-риглашаются в салон »а просмотр кинофильма «Большая любовь»!

Послышался стук дверей, чьи-то торопливые шаги по трапам.

Русов улыбнулся: жизнь. Наверное, в этот момент и на траулере прозвучала подобная команда, и там рыбаки спешат в столовку на просмотр фильма, доставленного с «Пассата». Все хорошо. Только бы капитан «Коряка» сдержал слово, не раздал сигареты раньше времени.

— Посижу в штурманской, — сказал он. — Следи за веревками, Жора, за давлением топлива. Чуть что, толкни.

Сел на диванчик, сунул сигарету в рот. Откинулся спиной к переборке. Жора принес подушку. Вопросительно глянул на него и, включил приемник, стоящий в штурманской, крутнул ручку настройки. Из гула ветра и плеска волн возникла знакомая мелодия. А, Джо Дассен, «Воспоминание о золотом детстве». Вообще-то нельзя этот пеленгаторный приемник использовать для прослушивания музыкальных передач, но стоит ли обращать внимание на такие мелочи в штормовую ночь?

Как хочется спать. А впереди еще вахта. И письмо Нинке так и осталось недописанным, но о чем же ей писать? Про эту бункеровку? Про то, как траулер дергается, будто упрямая собака из ошейника? С трудом разлепляя веки, Русов взглянул в иллюминатор. Волны, вскидывая пенные гривы, нескончаемой чередой шли мимо танкера. Они теснились, будто каждая из них хотела толкнуть танкер своим крутым боком; упруго, жестко ударялись о железо и вздымались порой до ходовой рубки. Колышутся, как спелая рожь в порывах свежего ветра.