Василий Головнин - В плену у японцев в 1811, 1812 и 1813 годах

У японцев нет в употреблении носовых платков; они сморкаются и плюют в писчую бумагу, которую для сего всегда носят с собою в книжке или за рукавами; богатые люди употребляют лучший сорт бумаги, а бедные похуже; нам в Хакодате давали очень дурную бумагу; а в этом случае дали из лучшего сорта.

Вот для любопытных описание нашей тюрьмы. Надобно вообразить четвероугольный деревянный сарай длиною шагов в двадцать пять, шириной в пятнадцать, а в вышину сажени в две. С трех сторон у сарая глухие стены, в которых нет ни малейшего отверстия, а с полуденной – вместо стены, решетка из толстых брусьев дюйма четыре в квадрате и в таком же расстоянии брус от бруса. В этой решетке сделаны дверь и еще маленькая калитка; та и другая всегда на замке. Посредине сарая стояли две клетки, сделанные из таких же брусьев; они отделялись от стен и одна от другой коридорами. Одна из клеток была в длину и в ширину по шести шагов, вышиною же футов десять, а другая при той же ширине и вышине имела восемь шагов длины. Первая из них назначена была для нас троих, а последняя для матросов и Алексея. Вход в них был так низок, что мы принуждены были вползать; дверцы состояли из толстых брусьев и запирались толстым железным запором; над дверцами находилась небольшая дыра, сквозь которую нам подавали пишу. При задних стенах клеток были небольшие чуланчики, также из толстых брусьев, с небольшими отверстиями на полу в ящики для естественных нужд; смежные же стены клеток были обиты досками, чтоб мы матросов, а они нас видеть не могли; для этой же причины и между чуланчиками стоял щит. Подле же решетки сарая, с наружной стороны, была приделана караульная, в которой беспрестанно сидели по два солдата императорских войск. Они могли сквозь решетки видеть все, что мы делали, и глаз с нас не спускали. Весь сарай, в расстоянии от оного шагов на шесть или на восемь, окружен был высокой стеной с деревянными шпицами; для выхода из сего двора служили небольшие ворота прямо против дверей сарая; вокруг же первой стены находилась другая, поменьше; она окружала пространный двор, в котором подле ворот большой стены на одной стороне был караульный дом, а на другой кухня и комната для работников. Все это здание стояло между крутым и глубоким оврагом, в котором текла речка, и валом замка, от коего отделялось оно не очень широкой дорогой. Ночью тюрьма наша казалась еще ужаснее, ибо огня у нас не было, а горел только ночник из рыбьего жира в караульне и то в бумажном фонаре, от коего чрезвычайно слабый свет едва мог освещать сквозь решетку некоторые места огромного сарая.

Или, лучше сказать, соломенные подошвы, ибо японцы не носят ни сапогов, ни башмаков, а плетут из соломы или из травы подошвы.

Эдо – столица сегунов. После ликвидации сёгуната (1867 – 1868) резиденция императора была перенесена из Киото в Эдо, и город был переименован в Токио.

Так наш Алексей величал буниоса, ибо в том краю сим названием именуют камчатского областного начальника: должность эту с 1799 по 1812 год отправляли генерал-майоры.

Через несколько дней мы получили обещанные платья. Для нас троих сшито оно было из толстой бумажной материи, похожей несколько) на байку, вишневого цвета, которая по-японски называется момпа, на вате и бумажной подкладке, а для матросов из простой бумажной материи на бумажной же подкладке, также на вате, и одного покроя с нашим. Это платье было сшито так странно, что не походило ни на шинель, ни на капот, ни на тулуп, ни на сюртук, а кажется, всего тут было по частице. Алексею же дали халат на японский покрой.

Первый снег выпал в Мацмае ночью с 14 на 15 октября, но, пролежав несколько дней, опять сошел, а около половины ноября выпал настоящий снег и наступила зима.

Узнав, что Мур умел очень хорошо рисовать, они просили его, чтоб он изобразил на бумаге государеву шляпу.

Когда мы им сказали, что европейские государи не укрепляют своих дворцов и не ставят на них пушек, то сначала они не поверили нам, а после немало дивились такой, по мнению их, неосторожности.

Сказав им об овцах, надлежало Муру нарисовать барана, а потом козла; наконец, дошло дело до ослов, лошаков, до карет, саней и прочего; одним словом, японцы хотели, чтобы он изображал на бумаге все то, чего нет в Японии и чего они видеть в натуре не могли.