Тим Пауэрс: На странных берегах

И хотя он знал, что пока еще нельзя заметить ничего странного, однорукий нервно огляделся. И впервые ему пришло в голову, что все окружающее не столь уж необычно — такие же тропические заросли, морской бриз, ночное небо над головой можно встретить и в Средиземном море; и этот карибский островок, возможно, весьма походит на тот остров, где тысячелетия назад Одиссей прибег к почти такому же ритуалу, как тот, что они сами собирались осуществить этой ночью.

Лишь только когда они наконец достигли прогалины на вершине холма, Харвуд осознал, с каким затаенным испугом он ожидает предстоявшего события. В окружающем не было ничего зловещего: расчищенная полоска утоптанной земли с хижиной на краю, посреди площадки — небольшой навес на четырех столбах над деревянным ящиком. Но Харвуд знал, что в хижине спят два накачанных наркотиками индейцааравака, а с другой стороны прогалины приготовлена выстеленная брезентом канавка длиной в шесть футов.

Чернокожий прошел к ящику под навесом — алтарю ли, трону ли, кто знает, — и, сняв несколько статуэток с пояса, бережно расставил их на крышке, поклонился, попятился прочь, а затем обернулся к Харвуду.

— Ты знаешь, что дальше? — спросил колдун.

Харвуд знал, что это проверка.

— Побрызгать ромом и насыпать муку вокруг канавы, — ответил он, стараясь говорить уверенно.

— Нет, — сказал бокор , — дальше, но перед этим. — В его тоне теперь сквозило явное недоверие.

— А, вот ты о чем, — пробормотал Харвуд, лихорадочно соображая, какого ответа от него ждут. — Мне казалось это само собой разумеющимся. — Что, черт возьми, имеет в виду этот тип?

С чего там начинал Одиссей? Неизвестно, по крайней мере в мифе об этом ничего не говорится. Впрочем, Одиссей жил во времена, когда магия удавалась сравнительно легко... да и извратить ее не успели. А! Вот, пожалуй, что: обряд, отвергающий зло, — при их сомнительной затее это необходимо, чтобы укротить чудовищ, которых может привлечь жертва.

— Ты о мерах предосторожности, да?

— Которые состоят из чего?

Когда в Восточной Европе применяли столь могучую магию, какие же там существовали меры предосторожности против духов и сил зла? Чертили пентаграммы, что ли?

— Отметины на земле.

Чернокожий удовлетворенно кивнул:

— Да. Вервер.

Он аккуратно положил факел на землю и, запустив пальцы в кожаную наплечную сумку, вытащил из нее маленький мешочек, развязал, выудил щепоть серой золы.

— Мука Гвинеи, мы так ее называем, — пояснил он и принялся рисовать ею на притоптанной земле сложный геометрический орнамент.

Белый человек позволил себе немного расслабиться. Сколько можно было всего узнать от этого народа! Бесспорно, примитивны, бесспорно, сущие дикари, но до сих пор в тесном контакте с той живой мощью, отзвуки которой сохранились лишь в искаженных пересказах в более цивилизованных областях мира.

— Вот, — сказал бокор. Он сдернул с плеча сумку и, не оборачиваясь, протянул ее Харвуду. — Можешь пока заняться мукой, ромом... там же леденцы. Духи падки на сладкое.

Харвуд взял сумку и отнес ее к канаве. Его тень вытянулась перед ним в прыгающем свете факела к стволам пальм на другой стороне прогалины. Харвуд остановился у края канавы, бросил мешок на землю, потом наклонился, достал из сумки бутыль с ромом, вытащил зубами пробку и принялся обходить канаву, поливая ароматным напитком почву. Когда круг замкнулся, в бутыли еще плескалось около стакана рома. Харвуд выпил его одним глотком и отшвырнул бутылку в темноту зарослей. Потом он достал муку и мешочек с леденцами и принялся раскидывать их горстями, со смущением подумав, что сейчас похож на пахаря, удобрившего и засевающего поле.

Он обернулся, когда со стороны хижины раздался металлический скрежет — бокор с усилием толкал перед собой тачку, в которой лежали два одурманенных индейца. Это зрелище вызвало в Харвуде смесь противоречивых чувств: ужаса и надежды одновременно. В нем на миг возникло сожаление о том, что нельзя заменить человеческую кровь овечьей, как то было во времена Одиссея, однако он, стиснув зубы, помог чернокожему колдуну положить тела на землю так, что головы свисали с края канавы.

Бокор, у которого был острый короткий нож, протянул его однорукому:

— Хочешь?

Харвуд отрицательно мотнул головой и хрипло произнес:

— Делай сам.

Он отвернулся и уставился на факел, который чадил все больше, разбрасывая по земле искры. Чернокожий присел на корточки рядом с жертвами, и когда несколькими мгновениями позже раздалось хрипение, а кровь забулькала и полилась на брезент, Харвуд невольно зажмурился.