Ульрих Комм - Идти полным курсом

— Спокойной вахты, штурман, — Карфангер ещё раз окинул взглядом горизонт, оглядел такелаж и паруса и только после этого отправился на ют и спустился в узкий проход между каютами правого и левого борта, в которых размещались корабельный плотник, такелажный мастер, боцман и штурман.

Проход вел к капитанской каюте, мало чем отличавшейся от ей подобных на других торговых суднах. В боковых отсеках, выдававшихся за обшивку бортов, располагались отделенные от прохода занавесками койки — по две с каждой стороны, над ними — крошечные иллюминаторы. Под пятью кормовыми окнами, параллельно транцу, стоял обитый толстым сукном топчан. По обе стороны его — ряд невысоких рундуков. Два высоких — до самого подволока — шкафа заняли оба простенка у двери. У топчана стоял стол, принайтовленный к покрытому ковром полу. Не были намертво закреплены только три кресла с гнутыми ножками, расставленные полукругом у стола, над которым раскачивался на цепях окованный железом фонарь.

Некоторое время Карфангер не отрывал глаз от этого причудливого маятника, потом энергично тряхнул головой и подумал: чепуха, фонарь неподвижен, как неподвижно Солнце. Зато все остальное находится в движении — звезды, Луна и Земля. Ветер и волны раскачивают судно, в то время как фонарь… Еще недавно он светил в Гамбурге, теперь вот приплыл вместе с судном сюда, сам оставаясь неподвижным…

Карфангер провел ладонью по лбу, словно стирая эту мысль, и не раздевшись, в тяжелых сапогах и задубевшем от соли плаще рухнул в кресло у стола, заваленного книгами, морскими картами и навигационными приборами.

Собственно, только изобилием книг и отличалась эта капитанская каюта от любой другой: книги на немецком, голландском, английском и французском языках громоздились на рундуках, до половины закрывая кормовые окна. Конечно, капитан «Мерсвина» отдавал Богу Богово, однако в повседневной жизни и труде предпочитал руководствоваться не только мудростью Писания.

Он вдруг подумал, как много изменилось в мире с тех пор, как Христофор Колумб в поисках Индии отправился на запад, или последний уцелевший корабль Фернана Магеллана впервые обошел вокруг света. Карфангер извлек из вороха книг на столе Ветхий завет, открыл его и прочитал:"И нарек Адам жену свою Евой, ибо стала она матерью всех живых». «Всех живых» стояло там, а не «всех живущих». Но прежде чем Карфангер успел над этим задуматься, его сморил сон и голова упала на согнутую руку, закрывавшую притчу об изгнании из рая.

«Мерсвин» спешил вперед, переваливаясь с борта на борт на крутых гребнях волн Атлантического океана. Одинокая фигура Яна Янсена с подзорной трубой под мышкой по-прежнему маячила на шканцах. Уже несколько часов штурман мерил шагами палубу; остановившись, он взглянул на небо и едва успел подумать, что солнце уже в зените, как сверху, с мачты, донесся крик марсового:

— Эгей! Парус впереди слева по борту!

Ян Янсен взлетел по трапу на ют и навел подзорную трубу. Но до встречного судна оказалось слишком далеко. Пошло не менее получаса, прежде чем тот приблизился достаточно, чтобы разглядеть детали. Пузатый галеон глубоко сидел в воде, и, суда по огромному блинд — парусу, построен был на верфях Англии. Но на фок-мачте развевался флаг принца Оранского, а на грот-мачте — нидерландский флаг. Флагов на бизань-мачте и кормовом флагштоке видно не было: мешали паруса и такелаж.

Штурман прикинул, что встречный парусник потянет тонн на пятьсот против неполных трехсот «Мерсвина». Отсюда следовало, что у незнакомца больше пушек. Все это следовало оценить как можно раньше на случай, если намерения встречного корабля окажутся не из лучших. От наметанного глаза штурмана не укрылось и преимущество незнакомца в парусном вооружении, тем более что «Мерсвину» пришлось бы в случае сражения убрать лиселя, чтобы лучше маневрировать.

Галеон подходил все ближе, и вскоре Янсен мог уже отчетливо различить в его левом борту четырнадцать орудийных портов. Еще четырнадцать орудий правого борта и две кормовых пушки — на судах такого типа они обычно устанавливались по обе стороны от руля — давали в общей сложности тридцать орудий, в то время как «Мерсвин» нес всего пять восемнадцатифунтовых пушек по каждому борту и две двадцатичетырехфунтовых на корме.

На ют поднялся боцман Клаус Петерсен.

— Ну, что там видно, лейтенант?

Всякий раз, когда в воздухе пахло порохом, боцман величал штурмана лейтенантом — такое звание носил первый помощник капитана на военных кораблях, а Берент Карфангер, прошедший выучку у адмирала де Рюйтера, поставил на «Мерсвине» дело таким образом, что при опасности на его команду распространялись воинская дисциплина и субординация.