Герман Мелвилл: Энкантадас, или Очарованные острова

От разрушенного ступенчатого пьедестала, омываемого волнами, др гладко выбритой вершины башня вздымается ввысь антаблементами геологических пластов. Эти однородные слои, составляющие громаду, и придают ее очертаниям своеобразие. Строго по линиям соприкосновения они выступают наружу в виде массивных округлых полок, возвышающихся одна над другой единообразными сериями от основания до вершины. Словно стрехи какого-нибудь старого амбара или аббатства, оживляемые ласточками, эти каменные уступы заселены несметным количеством морской птицы. Карниз за карнизом, гнездо на гнезде. Сверху донизу башня испачкана длинными, призрачно-белыми полосами птичьего помета, что отчасти и придает ей издали вид парусного корабля. Она могла бы пребывать в состоянии ничем не нарушаемого колдовского покоя, если бы не демонический гомон пернатых. Не только карнизы — все небо над головой затянуто крылатым, постоянно перемещающимся кишащим балдахином. На сотни лиг вокруг скала служит убежищем водоплавающим. К северу, востоку и западу простирается только открытый океан, так что любой воинственный ястреб, летящий от побережья Северной Америки, Полинезии или Перу, первую остановку делает обязательно на Родондо. Круглая скала тterra firma, однако птицы тверди земной не опускались на нее никогда. Вообразите, что там поселилась малиновка или канарейка! Она оказалась бы в лапах филистимлян, случись бедной певунье попасть в окружение стай сильных птиц, птиц-бандитов, многочисленных, как саранча, и вооруженных длинными клювами, острыми как кинжалы.

Я не знаю, где еще, кроме Родондо, можно с таким успехом изучать естественную историю самых любопытных образчиков морских пернатых. Это птичник Тихого океана. Там приземляются птицы, ни разу не касавшиеся лапками мачты или дерева, птицы-отшельники, живущие особняком, заоблачные птицы, знакомые с недосягаемыми высотами атмосферы…

Однако начнем наше обозрение с самого нижнего карниза — наиболее широкого и часто заливаемого волнами в полную воду. Что это там за диковинные существа? Они держатся вертикально, словно люди, но не так симметричны; существа эти расположились вокруг скалы на манер скульптурных кариатид, как бы поддерживая нависающий над ними свод. Они выглядят карикатурно — короткие клювы, ступни ног растут прямо из нижней части туловища, а члены, расположенные по бокам, не назовешь ни плавниками, ни крыльями, ни руками. Воистину, пингвин — не рыба, не мясо и не дичь и как съестное не устраивает ни масленицу, ни великий пост. Таким образом, это самые двусмысленные и наименее удачные из созданий, открытых человеком. С претензией на принадлежность ко всем трем стихиям и действительно обладая в этом отношении некоторыми элементарными правами, они не чувствуют себя дома ни в одной из них. Они беспомощно ковыляют по земле, в воде гребут крыльями, словно веслами, и судорожно бьют крыльями по воздуху. Будто устыдившись неудачи, природа-мать прячет подальше свое некрасивое дитя в укромные уголки земли, вроде Магелланова пролива, или на самом нижнем ярусе скалы Родондо.

А теперь посмотрите чуть выше, туда, где выстроились целые полки удрученных горем созданий. Что за странные шеренги? Может быть, там собрались братья Ордена морских францисканцев? Это пеликаны. Тонкие вытянутые клювы и тяжелые кожаные сумки, подвешенные к ним, придают пеликанам выражение опечаленности. Задумчивое племя, они часами простаивают совершенно неподвижно. Скучное пепельное оперение имеет такой вид, будто его присыпали сверху печной золой. Эта окаянная птица недаром наведывается на каменистые берега Энкантадас, где вполне мог бы восседать мучимый Иов, раздирая грудь горшечными черепками.

Еще выше мы замечаем гоуни, или, как его неправильно называют, серого альбатроса-птицу, которая совсем не смотрится и начисто лишена поэтичности, не в пример своему прославленному сородичу — белоснежному призраку заколдованных мысов Горн и Доброй Надежды.

Если мы продолжим подъем с карниза на карниз, то будем находить обитателей башни расквартированными в строгом соответствии с общественным положением каждой персоны — глупышей, черных и пятнистых альбатросов, морских соек, курочек, олушей и всевозможных чаек. Целые княжества, державы, династии, господствующие одна над другой, разместились там словно по сенаторскому списку.

А над ними, подобно непрерывно повторяющемуся изображению мухи, вкрапленному в огромное вышитое полотно, мелькает буревестник, или, иначе, курочка Мамы Кэри, трубными возгласами бросая всем вызов и сея тревогу. Этот таинственный колибри океанских просторов, будь его оперение поярче, благодаря живости перемещений в воздухе мог бы прозываться морской бабочкой, но тем не менее его клекот за кормой корабля звучит для моряков так же зловеще, как для крестьянина скрип жука-точильщика за камином. Так вот, то обстоятельство, что буревестник в своих скитаниях не минует Энкантадас, придает их ужасному очарованию еще большую убедительность в воображении мореплавателей.