— Пьетро!
Молодой человек с трудом распрямил уныло сгорбившуюся спину.
— Это ужасно! Сколько же людей постигла из-за твоего… — он не сказал слова «предательство», — из-за твоих сообщений смерть или, что не менее страшно, рабство у варварийцев? [2]
— Вот, значит, как осудил ты меня, сын?
— Я отвергаю сотрудничество с морскими разбойниками!
— Которые сделали нас богатыми!
— На чужом несчастье!
— Которое привело нас к могуществу! Лишь благодаря этому стало возможным послать тебя в университет. Лишь благодаря этому ты мог развлекаться своими художническими затеями. Лишь благодаря этому имел ты возможность совершать далекие путешествия, предаваться своим страстям. Лишь благодаря этому нашел ты доступ к самым богатым и самым уважаемым семействам страны. Лишь благодаря этому ты добился любви дочери главы одного из первых домов Италии. Лишь благодаря этому! И благодаря мне, благодаря моим связям с алжирским деем!
— И все же ты поступал скверно!
— Это твое последнее слово? — запальчиво спросил Гравелли.
— Не усиливать же мне его еще и словом «предательство»!
— Предательство… Предательство? Это ты — мне? Я проклинаю свою любовь к тебе. Они соблазнили меня возможностью обеспечить тебе жизнь, как никакому другому молодому человеку в Генуе, а может, и во всей стране. Но ты неблагодарен и не способен понять, что каждый день жизни есть борьба. Куда лучше было бы привлечь тебя к работе, как это сделал со своим сынком Луиджи чванливый Андреа Парвизи. Молодой Парвизи стал дельным купцом, одним из тех, кто при случае может и мне перейти дорогу. Луиджи, которого я ненавижу больше чем кого другого, истинный сын своего отца. Уж он-то не предаст старика. Его уста никогда не произнесут тех слов, которыми ты обласкал меня. И этого самого Луиджи Парвизи, который смертельно оскорбил и меня, и тебя, я должен ставить выше собственного сына! Какой удар! Судьба не раз безжалостно и жестоко обходилась со мной. Но ей не согнуть меня, даже сегодня, когда мой сын в решительный час предал меня.
Молодой Гравелли напряженно следил глазами за отцом. Он видел его искаженное лицо. Ему стало страшно. Что же происходит?
И тут старик заговорил снова:
— Завтра ты со своей семьей покинешь Геную. Я дам тебе с собой небольшие средства. Не о тебе я забочусь, а лишь о моей невестке и внуках, они должны жить на это, пока их кормилец не будет в состоянии уберечь своих близких от голодной смерти! Не дерзай обращаться за помощью к родителям твоей жены! Гравелли не нищенствуют, они сражаются без оглядки на чье бы то ни было мнение. Мой дом для тебя навсегда закрыт. У меня нет больше сына. И храни тебя Бог, Пьетро Гравелли, от того, чтобы ты когда-нибудь сказал вслух хоть одно слово из тех, что ты сегодня здесь услышал. Тебя разыщут, куда бы ты ни вознамерился спрятаться.
Гравелли вскочил с кресла. На скулах у него играли жесткие желваки. Слышно было, как он скрипит зубами. Вдруг он пошатнулся, успев однако вцепиться руками в тяжелый стол, чтобы не упасть.
— Отец!
— Вон! Вон! — рычал Агостино Гравелли.
— Отец… — начал было снова Пьетро.
Не дав сыну продолжать, разъяренный банкир схватил со стола тяжелый винный кувшин, чтобы швырнуть его в голову Пьетро. Молодой человек успел перехватить поднятую руку, вырвал из нее опасное оружие и силой усадил бесновавшегося отца обратно в кресло.
— Только без этого! Я не страшусь жизни и смеюсь над твоими проклятиями и угрозами. Мы не в театре. Я остаюсь при своем суждении о твоих делах с деем и ни на шаг не отойду от него. Хорошо, ты стал богатым и могущественным, но ведь — пленником, который должен плясать под чужую дудку…
— Какое тебе дело до этого, коли уж ты решил перевести свою жену и детей с солнечной на теневую сторону жизни?
Вопрос этот старый Гравелли задал уже более умиротворенным тоном, без той жесткости, что звучала в прежних его словах. Банкир испугался, как бы не перегнуть палку.
Пьетро смутился, побледнел.
— Отец, отец! — сокрушенно простонал он. — Никогда, во веки веков, ничто не сможет нас разделить, считай ты далее, что все связи между нами перерезаны.
Старик слушал его безучастно, не проявляя никаких эмоций.
— Да, ты действовал скверно, — твердым тоном продолжал Пьетро. — Назвать иначе я это не могу. Образование, которое я получил благодаря тебе, заставляет меня смотреть на все иными глазами. Мне стали близкими великие идеи и цели, движущие человечеством; я изучал культурное наследие всех веков, научился отделять злое от доброго. Обращать людей в рабство — преступление, как преступление — и способствовать этому. Я знаю это. Но я не судья тебе, отец, а твой сын, и не ребенок больше, даже если ты меня все еще им считаешь.
Читать дальше