Бернгард Келлерман - Голубая лента

— Директор Хенрики! — Он склонил голову в почтительном поклоне. — Мне доставляет особенную радость и честь, госпожа Кёнигсгартен, приветствовать вас от имени пароходной компании, — торжественно произнес он, еще раз поклонился и попросил г-жу Кёнигсгартен оказать ему честь и позволить лично проводить ее в отведенную ей каюту. — Наша компания сделала все возможное, чтобы угодить столь знаменитой пассажирке.

Госпожа Кёнигсгартен смущенно улыбнулась, она едва слушала, что он говорит, и ответила вежливой, ничего не значащей фразой. Ох, если бы люди оставили ее в покое, она так устала от разговоров! У нее был сильный венский акцент.

— Прошу теперь налево, сударыня. На новом корабле нелегко ориентироваться. Даже мне.

— Великолепный корабль! Просто удивительный! — сказала г-жа Кёнигсгартен.

Директор Хенрики польщено улыбнулся.

— Мы приложили к этому все старания, сударыня. — Хенрики вошел с ней в сверкающую никелем кабину лифта. — Ваша каюта двумя этажами выше.

Только в лифте он отважился пристальней посмотреть на знаменитую певицу. Легкий румянец на ее лице был кирпичного оттенка, упрямый рот резко очерчен, на верхней губе нежный золотистый пушок и мелкие жемчужинки пота. Он видел это лицо со сцены. Лицо Изольды, Тоски. В волнах музыки, в магическом мерцании софитов оно излучало какой-то внутренний свет. Необычайная простота этого открытого лица, которое он видел теперь так близко, смутила его. «Вот это женщина, замечательная женщина!» — подумал Хенрики и, когда она взглянула на него, сказал:

— Вчера, по сообщениям газет, вы еще пели в Брюсселе.

— Я и приехала прямо из Брюсселя.

— На борту у нас целый рой журналистов, они подкарауливают вас, — продолжал оживленно Хенрики, идя за ней по бесконечно длинному коридору. — И Нью-Йорк ждет вас с большим нетерпением. Ну вот мы и пришли, госпожа Кёнигсгартен, прошу вас!

Госпожа Кёнигсгартен заказала каюту первого класса, но, к ее изумлению, пароходная компания предоставила в ее распоряжение целые апартаменты — салон, спальню и ванную комнату. В довершение всего в салоне стоял новехонький кабинетный рояль. На крышке — вазы с цветами и тут же открытки и письма, полученные на ее имя.

Певица поблагодарила.

Больше всего ее обрадовал маленький рояль. Он показался ей таким уютным.

— Что за прелесть! Вы оказали мне поистине большую любезность, господин директор! — сказала она.

Ее иссиня-серые глаза смотрели на Хенрики с детской наивностью и удивлением. Хенрики спросил, не пожелает ли г-жа Кёнигсгартен еще чего-нибудь, быть может — прохладительного. Она еще раз поблагодарила, ей ничего больше не нужно, и директор попросил разрешения удалиться: что поделаешь — служба…

Госпожа Кёнигсгартен опустилась в кресло и с наслаждением зевнула. «Слава богу, ушел», — подумала она и лукаво усмехнулась.

— Марта, Марта, ты здесь? — позвала она хриплым от усталости голосом.

В дверях ванной комнаты появилась пожилая, сутуловатая женщина с суровым крестьянским лицом, в скромном платье горничной. Темное, будто вырезанное из мореного дуба, лицо ее было на редкость некрасивым, но прекрасные большие карие глаза сияли глубокой радостью, словно она встретила г-жу Кёнигсгартен после долгой разлуки.

— Слава богу, ты здесь, Ева! — воскликнула Марта, искренне обрадованная. Она уже начала было беспокоиться, что Ева опоздает на пароход и ей придется ехать в Нью-Йорк одной.

Ева рассмеялась.

— А я, как видишь, приехала вовремя. Ну, как у тебя дела? — Ева была счастлива, что снова видит это преданное существо. Она сразу почувствовала себя дома.

Марта пристально разглядывала Еву и недовольно качала головой.

— У тебя усталый вид, Ева, очень усталый! Эта жизнь, эти люди доконают тебя!

— Ах, оставь, Марта, пожалуйста. А кофе у тебя есть?

— Сейчас сварю, вода уже закипает!

— Но только покрепче, слышишь, как можно крепче!

И г-жа Кёнигсгартен опять зевнула, похлопывая ладонью рот.

Сеть все еще поднимала на борт мешки с почтой. Успеют ли до двенадцати все закончить?

Капитанская рубка «Космоса», расположенная на высоте шестиэтажного дома, казалась пустой и безлюдной, но в одиннадцать часов пятьдесят минут с пристани увидели, что стеклянный домик наверху вдруг ожил, — засуетились, прильнули к стеклу люди.

Рослый седовласый мужчина, похожий на сельского священника, — это капитан парохода Терхузен. Он снял фуражку и, прощально помахивая ею, смотрел на свою жену и двух высоких, стройных дочерей. В светлых развевающихся пальто они стояли на пристани, чуть поодаль от толпы провожающих.