Рэймонд Чандлер - Высокое окно

– У Ваньера были какие-то доказательства? – спросил я. – Или он просто явился случайным свидетелем происшествия и вцепился в вас, а вы платили ему время от времени, чтобы избежать скандала и потому, что вы действительно любите Мерле?

Прежде чем ответить, она повертела в руке очередную карту. Невозмутима и непоколебима как скала.

– Он говорил о какой-то фотографии, – сказала она. – Но я никогда не верила этому. Он не мог ничего сфотографировать. А если и мог – то показал бы мне ее рано или поздно.

– Да, это маловероятно, – согласился я. – Даже если б у него была камера в руках – из-за этой аварии на улице снимок получился бы очень размытым. Но почему он не решился показать вам этот снимок, я прекрасно понимаю. Вы довольно опасная женщина, в некотором роде. Он мог бояться, что вы расправитесь с ним. Сколько вы уплатили ему?

– Это не… – начала, было, она, но осеклась и пожала мощными плечами. Властная женщина, сильная, безжалостная – способная перенести и не такое. Так она про себя подумала. – Одиннадцать тысяч сто долларов, не считая тех пятисот, что я послала ему сегодня.

– Все это чертовски мило с вашей стороны, миссис Мердок. Учитывая все обстоятельства дела.

Она сделала рукой неопределенный жест и еще раз пожала плечами:

– Виноват был мой муж. Он был пьян, мерзок. Не думаю, что она сильно пострадала, но, как вы сказали, он напугал ее до полусмерти. Я… я не могла ее винить. Она сама достаточно винила себя все эти годы.

– Она сама должна была отвозить деньги Ваньеру?

– Это была ее идея – как о некоторого рода искуплении.

Я кивнул:

– Да. Это на нее похоже. Позже вы вышли замуж за Джаспера Мердока, Мерле осталась с вами, и вы заботились о ней. Кто-нибудь еще знает об этом?

– Никто. Только Ваньер. Вряд ли он рассказывал кому-нибудь.

– Да, вряд ли. Ну что ж, теперь все позади. С Ваньером все кончено.

Она медленно подняла глаза и долго бесстрастно смотрела на меня. Ее седая голова казалась валуном на вершине огромного холма. Наконец она отложила карты в сторону и плотно сцепила положенные на край стола руки. Костяшки ее пальцев побелели.

– Мерле пришла в мое отсутствие и попросила управляющего провести ее в мою квартиру. Управляющий позвонил мне. Я мигом приехал туда, и она сказала мне, что застрелила Ваньера.

Дыхание миссис Мердок звучало в тишине, как свистящий шепот.

– У нее в сумке был пистолет, Бог знает зачем. Вероятно, для защиты от мужчин. Но кто-то – видимо, Лесли – обезопасил его, зарядив патроном не того калибра. Она сообщила мне, что убила Ваньера, и упала в обморок. Я вызвал доктора, своего друга, и поехал к Ваньеру. Во входной двери его дома торчал ключ. Он сидел в кресле, мертвый, давно мертвый, уже окоченевший. Он был мертв задолго до прихода Мерле. Она не стреляла в него. Ее признание – просто игра. Доктор объяснил мне все по последней моде, но я не буду докучать вам этими тонкостями. Думаю, вы и сами все понимаете.

– Да. Понимаю, вероятно. И что теперь?

– Она лежит у меня в постели. С ней сиделка. Я позвонил ее отцу по междугороднему. Он хочет, чтобы она приехала домой. Вы не против?

Она просто пристально смотрела на меня.

– Отец ничего не знает, – быстро сказал я. – Ни об этом, ни о другом случае. Я уверен. Он просто хочет видеть ее. Думаю, я смогу ее проводить. Теперь я чувствую себя некоторым образом ответственным за нее. Мне понадобятся эти последние пятьсот долларов, которые Ваньер не успел получить, – на расходы.

– И сколько еще? – грубо спросила она.

– Вам лучше знать.

– Кто убил Ваньера?

– Похоже на самоубийство. Пистолет лежит у правой руки. Выстрел в висок в упор. Пока я там ошивался, появился Морни с женой. Я спрятался. Морни пытался повесить это на жену. Она крутила с Ваньером. Так что она, вероятно, считает, что это сделал Морни. Но это похоже на самоубийство. Скоро там будут полицейские. Не знаю, к какому заключению они придут. Нам остается сидеть и ждать.

– Такие люди, как Ваньер, не кончают жизнь самоубийством, – угрюмо сказала она.

– Это все равно, что сказать, что такие девушки, как Мерле, не выталкивают людей из окон. Это ровным счетом ничего не значит.

Мы пристально посмотрели друг на друга с той затаенной враждебностью, которую испытывали друг к другу с самого начала. Потом я поднялся с кресла и подошел к высокому окну. Я отодвинул занавеску и ступил на балкон. Кругом была сплошная ночь – нежная и тихая. Белый лунный свет был безмятежен и чист, как справедливость, о которой мы мечтаем, но которую нигде не находим.