Владимир Джунковский: Воспоминания (1915–1917). Том 3

Чрезвычайно примечательно описание Джунковским печально известной Нарочской операции. Без снисхождения к себе и другим он описывает действия русских войск, приводит случаи мужества и героизма рядовых стрелков, неразбериху в штабах и общую неподготовленность этого наступления.

Но еще более показательно описание работы комиссии, созданной командованием Западного фронта по горячим следам с целью определить причины и виновников неудач. Из скупых строк, описывающих этот эпизод, видно, как непросто было В. Ф. Джунковскому отстаивать честь сибирских полков, когда на них попытались возложить вину за прорыв немцев и последующее отступление. Но он сумел найти слова и убедить командование принять его точку зрения. Безусловно, авторитет бывшего заместителя министра внутренних дел и московского губернатора сыграл свою роль. Однако и характер человека в такой ситуации многое значит. В марте 1916 года для генерала Джунковского честь этих полков была также дорога, как его собственная, и он защищал их честь, как свою.

На войне не бывает мелочей. И со свойственной ему дотошностью бывший губернатор погружался во все премудрости фронтовой жизни. Доставка продовольствия, приготовление пищи, обмундирование и снаряжение, медицинское обеспечение и взаимодействие с соседями по «передовой» – все это стало каждодневной работой, требующей внимания и днем и ночью.

Включение в корпус мемуаров большого количества приказов по частям, которыми он командовал, возможно, покажется лишними подробностями, перегружающими текст. Но каждая строчка приказа, указывающая, что на позициях полка или дивизиона надо что-то исправить, разместить полевые кухни поближе к окопам, выставить новые посты, создать команды по откачке воды из траншей или отремонтировать мостки, по которым должны эвакуировать раненых, свидетельствует о том, что они сделаны человеком, который сам регулярно ходит по этим окопам и мосткам.

И он ходил, и объезжал верхом растянувшиеся на много верст позиции, требовал обеспечить наблюдение за противником, добивался четкой работы санитарных служб, заботился о питании и бытовых условиях бойцов. Его отношение к людям в солдатских шинелях не осталось ими незамеченным, а его требовательность воспринималась ими не как генеральские придирки, а как проявление заботы и стремление к порядку, без которого жизнь в окопах превращается в кошмар.

Провожая Джунковского в сентябре 1917 г. в штаб 3-го Сибирского армейского корпуса, который он должен был возглавить, один из рядовых стрелков дивизии говорил: «Мы никогда не забудем нашего начальника дивизии, которого всегда можно было встретить то ночью, то днем без всякой свиты проходящего по окопам, скромно, без всякого оружия».

По своим убеждениям В. Ф. Джунковский был монархистом, и не скрывал этого, до последнего момента оставаясь преданным свергнутому российскому императору, несмотря на обиды, связанные с отставкой 1915 года. Однако он имел свое мнение о взаимоотношениях верховного командования и действующей армии. Об этом свидетельствует эпизод, когда Джунковский принимал участие в торжественном смотре-награждении отличившихся солдат Западного фронта великим князем Георгием Михайловичем.

«Ведь насколько, – пишет Джунковский, – больше впечатления произвело бы прибытие посланца царя, если бы для него не устраивали бутафорского парада, а он бы сам объехал войска в местах их стоянок, побывал бы и в окопах, это конечно заняло бы несколько дней, но зато и великий князь мог бы доложить государю, как действительно живут полки, и войска бы увидали посланца царя у себя – это бы имело колоссальное влияние на настроение войск… Конечно, это представляло известный риск, но я смотрю так, что даже если бы великого князя какая-нибудь шальная пуля и настигла где-нибудь в окопах, то и такого рода жертва окупилась бы вполне тем моральным впечатлением, которое бы она произвела на войска, сознанием, что и великие князья жертвуют своей жизнью за царя и Родину…».

Такой же неоднозначной была и его позиция в отношении Распутина. В декабре 1916 года Владимиру Федоровичу пришлось специально объяснять товарищам по оружию свой взгляд на его убийство.

«…Один из чинов штаба обратился ко мне: «Ваше превосходительство, почему Вы не разделяете нашего восторга?» Я ответил: «Это начало конца!» Меня просили объяснить, что я этим хочу сказать. Я сказал, что дело не в личности Распутина, а дело в том, что такие явления, как распутиниада, вообще были возможны… Что касается самого факта убийства, то этим самым участники его… еще более скомпрометировали престол. «Убийцы, – прибавил я, – сыграли в руку революции».