Я. Немой - Один день диверсанта

В шесть часов утра, как и всегда, зазвенел подъём в исправительном центре – громкая сирена у штаба администрации и напротив каждой трёхэтажки. Громкий звон наверно проходил сквозь стены и стёкла, чтобы разбудить каждого исправленца. Спустя минуту сирена замолкла. За окном была темень, только белые фонари освещения периметра и локального сектора проникали через окна в отряд.

Гозберг быстро сбегал в туалет и вернулся на свою кровать. Местные петухи, конечно, молодцы, так как к шести утра отрядный туалет уже был чистый и прибранный. Это, естественно, происходит не без участия ночного дневального, который гонял их всю ночь, чтобы к утру в отряде была чистота. В нашем отряде всегда порядок, завхоз отряда Тимошенко за этим хорошо смотрит, иногда за разведённый срач, он может и рукоприкладством заняться.

Гозберг никогда просто так не просыпал подъём и всегда вставал вовремя. До развода на работу есть время, когда можно было послушать и поглядеть, чем занимаются исправленцы. С самого раннего утра исправленческая жизнь кипит – кто-то пришивает двойные карманы, кто-то ищет бумагу для левых писем, кто-то, если нет администрации, продолжает спать. Шестёрки прислуживают богатым, подавая одежду и обувь из сушилки, чтобы те в носках не ходили, или собирают посуду у тех же богатых и относят её в столовую.

Шестёрки отличаются от петухов только тем, что по жизни у них всё ровно, не замарались, поэтому им разрешено немного больше, чем петухам. Они заправляют спальные места богатых, подметают и моют пол возле их спальных мест. Особенно преданные людишки бегают в каптёрку за личными вещами богатеев и доедают то, что они не доели. Таких охотников много и от них отбоя нет, они «вылизывают чашки, кружки и ложки», что порой самому трудно удержаться, глядя на это.

Гозберг давно помнил слова одного старого исправленца, отсидевшего десять лет, о том, что закон здесь – это внутренняя природа каждого человека, рано или поздно сдохнут те, кто из чашек богатых доедает, кто в медсанчасти отлёживается и кто в оперативный отдел исправительного центра бегает. Ну на счёт оперов это он лишнего сказал конечно, Гозберг точно знал, что там шкуру не портят, а за счёт чужой крови ты там будешь, как за каменной стеной.

Сегодня Гозберг не торопился вставать с кровати. Во-первых, он не хотел идти на работу, делая вид, что заболел, а во-вторых, сегодня у него должна быть встреча с одним человеком, который периодически ему помогает в решении всевозможных проблем.

Гозберг лежал на кровати и делал вид, что его знобит и ломает. Он даже вошёл в роль, что точно заболел и укрылся полностью одеялом, периодически кашляя, причём как можно громче. Иногда он высовывался из-под одеяла и смотрел в окно, на котором был иней и немного наледи, и убеждал себя в том, что точно заболел, всё-таки в Декабрьске зима.

Гозберг лежал, накрывшись с головой одеялом и слушал, что происходит в отряде, иногда незаметно выглядывая из-под одеяла. Ага, кто-то петухов обвиняет, что сломался бачок на унитазе и не смогли дерьмо смыть. Кто-то в сушилке материться, что не может найти свои ботинки. Бригадир ругается на нарядчиков, которые до сих-пор не определились, где сегодня будет работать 58-я бригада. А-а, точно, сегодня же решается вопрос, где мы будем работать, или на уже привычных очистных сооружениях, или нас отправят на строительство нового завода по переработке и утилизации отходов.

Бригадир не зря ругается на нарядчиков, они всегда всё в последний момент говорят, а он так не любит. Ему надо с вечера знать где его люди будут работать, он только после подписи директора на разнарядке успокаивается, а вчера он её не видел. Он к ним каждый день ходит, сало и курево носит, чтобы не попасть на строительство завода по переработке отходов. Бригадир наш молодец – всегда пытается решить этот вопрос и лохов каких-нибудь туда отправить, естественно не бесплатно, но не всегда получается так, как хочется.

Честно говоря, основной массе исправленцев, родившейся и выросшей берегу тёплого моря, здесь очень холодно, для них минус десять – это сущий ад, ад во всех смыслах этого слова. На стройке мусорного завода даже греться негде, хоть костёр разводи, да нечем, завод в чистом поле, зима и город Декабрьск. Там одно спасение – работай с утра до ночи и не замёрзнешь, а исправленцы с юга к этому не привычные.

Бригадир бригадиром, а у Гозберга сегодня по плану закосить через медсанчасть, заболеть и минимум неделю не работать, ну не любит он работать, даже сейчас у него всё тело ломит. Где же эти режимники, когда они уже пойдут нас смотреть, что мы выполнили команду «подъём»?