Виталий Смирнов - Воевал под Сталинградом

Именно на них держалась тающая не по дням, а по часам, уничтожаемая и воскресающая дивизия. Именно они демонстрировали тот «человеческий элемент», который составлял суть сталинградского «чуда», непостижимого ни для пришельцев, ни для его толкователей. В сентябрьские дни 1942 года, когда «везунчики» из фашистской орды уже плескались в волжских водах, когда, по выражению М. Алек-сеева, «со сталинградских высот по балкам, как по желобам, прямо в Волгу» стекала кровь, одна из европейских газет писала: «Нам говорят, времена чудес прошли. Но, с военной точки зрения, оборона русской армии у Сталинграда относится к области чудес. Согласно всем военным канонам, город уже давно должен быть захвачен немцами, но так же, как это случилось с Мадридом во времена гражданской войны в Испании и Ленинградом двенадцать месяцев назад, военные эксперты поставлены в тупик, а человеческий элемент оказался не поддающимся учету».

Обескровленная дивизия, сохранившая свой номер до победного конца (не только на Волге), билась так, как не билась будучи полнокровной, а пополнение, идущее из разных краев страны, очень быстро постигало науку ненависти, питавшей «человеческий элемент». И все-таки сентябрьская попытка двух армий – чуйковской 62-й и шумиловской 64-й – не состоялась. А Елхи – до двадцатых чисел ноября – пришлось оставить. Получивший новую должность (секретарь комсомольского бюро полка) и новое звание (старший лейтенант) М. Алексеев [7] В дневнике писателя есть запись от 15 октября: «Два чувства. Радость: присвоили звание старшего лейтенанта. И тут же чувство тревожного ожидания. Стоим на месте. Больше месяца обороняем рубеж – и ни с места». вместе с двумя новоиспеченными старшими лейтенантами Василием Зебницким, который стал парторгом полка, и Николаем Соколовым, получившим по новой табели о рангах должность «агитатора», объединились на совместное проживание. Был выбран блиндаж в крохотной балочке, которая располагалась перпендикулярно линии переднего края, проходившего по юго-западной окраине Елхов. С одной стороны, хорошо: выполнена рекомендация заместителя командира полка по политической части майора Воронцова – быть поблизости. Но с другой стороны, плохо: балочка простреливалась из всех видов оружия. Зато над блиндажом шелестела листвой яблонька, не скупившаяся делиться с молодыми командирами усыпанными веснушками плодами.

«Злые, подавленные страшными потерями, – напишет Михаил Алексеев в романе «Мой Сталинград», – возвращались мы, один за другим, уже под вечер в нашу нору: там вместе нам было чуток повеселее. К тому же – яблонька. Она протягивала навстречу свои изломанные ветки, которых день ото дня становилось на ней все меньше и меньше. Мы собирали сшибленные сучья и, поскольку ночи уже были холодноваты, топили свою «буржуйку»; сучья разгорались не вдруг, долго шипели, из них красной живой кровью струился сок, распространяя по блиндажу горьковато-кислый, терпкий запах.

Всю ночь немцы вели в нашу сторону беглый, беспокоящий бесприцельный огонь. Наша яблонька стояла на взгорке, и бедняжке попадало больше всех. Разрывные пули «дум-дум», осколки мин и снарядов искромсали, искалечили ее до неузнаваемости. Однако на искромсанных ветвях еще цепко держались кое-где яблоки. Мы считали их и, сочно хрустя, поедали в редкие и отраднейшие минуты затишья. Правда, теперь раскусывали яблоко осторожно, потому что нередко на зуб попадал крохотный острый осколок» [8] О встрече с «зерновушкой», как называли офицеры деревце, ставшее их талисманом, через двадцать с лишним лет М. Алексеев рассказал в повести «Автобиография моего блокнота» («Яблонька»). .

Положение 29-й дивизии и 106-го стрелкового полка, прижатого немцами к Волге, не улучшалось. Сорвалось и контрнаступление Жукова с севера, на которого возлагались большие надежды. Ставка Верховного Главнокомандующего требовала держаться. В самый критический момент была принята «Клятва товарищу Сталину», смысл которой сводился к одному: умрем, но не сдадим Сталинград! Под этой клятвой должны были подписаться все бойцы и офицеры Сталинградского фронта: даже в укрытие к снайперу Василию Зайцеву пробрался разведчик с текстом клятвы. В течение суток политработникам пришлось попотеть. Для Михаила Алексеева эта работа обошлась в десяток пулевых пробоин на шинели, но зато представилась возможность побывать у своих «абганеровских минометчиков, разбросанных по разным подразделениям. Осталось их совсем мало, но боевой дух и вера в то, что обстоятельства изменятся к лучшему, сохранились. Видимо, заработал «окопный телефон». «Немцев здесь ждет большая неприятность, – это алексеевская дневниковая запись от 24 октября, – пожалуй, не менее той, которую они изволили откушать в декабре прошлого года под Москвой».