Бернард Ньюмен - Шпион

В своей книге я попытался показать, насколько это было возможно, именно подробности моей разведывательной работы, рассказать не только историю о том, что я делал, но и как я это делал. Эта книга — не дневник военных лет, описывающий мою деятельность день за днем, потому что бывало, что неделями и месяцами не происходило ничего особо интересного для меня — особо интересного, я подчеркиваю, за исключением, возможно, того, что было бы любопытно только профессиональному военному. В этой книге я описываю только самые яркие и важные эпизоды моей карьеры в секретной службе.

Мне следует, пожалуй, заметить, что большую часть этой книги я писал много лет назад — почти сразу же после окончания войны. С тех пор я написал почти дюжину романов и путеводителей, и, естественно, поднаторел в литературном ремесле. С позиций сегодняшнего дня я, оглядываясь на мою первую попытку, вижу ее очевидные недостатки — медленную завязку, неуклюжие обороты, порой упущенные кульминационные моменты. Тем не менее, я, в основном, оставил рукопись в своем первозданном виде. Может быть, начало слишком скучное, но для меня было важным, чтобы качества, которые помогли мне стать разведчиком, были не просто названы, но и объяснены. Я думаю, что читателю важно узнать, почему и как мне удалось стать шпионом — ведь у вас благодаря некоторым книгам складывается порой впечатление, что когда Военному министерству требуются шпионы, оно публикует объявления в газете ”Таймс”! И я вовсе не сожалею, что иногда упустил кульминационные моменты — эта книга не сенсационная, и не привычная история.

Я писал свою историю не для публикации. В своей наивности я полагал, что она слишком деликатна и важна, чтобы рассказывать ее широкой публике. Но сейчас, когда каждый генерал и политик, принимавший участие в войне, утратив всякую сдержанность, высыпает на публику горы слов, в основном, направленных друг против друга, мне не нужно больше волноваться. Может быть, это даже к лучшему: из их разных — очень разных — историй историки напишут Историю. И в любом случае, я всегда был и остаюсь сторонником той теории, что лучшим способом для предотвращения будущей войны является изучение войны прошедшей.

Нужно сказать еще кое-что, прежде чем я перейду к самому рассказу. Когда я вернулся в Англию из Германии, я ловил на себе вопрошающие взгляды моих друзей. Я был шпионом. Если бы я был клерком в Военном министерстве или водителем грузовика в тыловой службе, я, вероятно, вернулся бы с честью, но я был шпионом. В глазах, глядевших на меня, ощущалось подозрение в чем-то бесчестном, и это меня страшно обижало. Я слишком хорошо знал, какая храбрость требуется для этой работы — не однажды случалось так, что моей храбрости мне едва хватало. Я вспоминал речь господина Джорджа Эллиотта, адвоката, защищавшего Карла Лоди, агента немецкой военно-морской разведки, сказавшего: “Я защищаю его не как жалкого труса или малодушного типа, а как человека, беззаветно преданного своей родине, ее истории, ее традициям. Его дед был замечательным солдатом, успешно отстоявшим крепость, которой он командовал, от атак Наполеона. И именно как солдат он предстал здесь перед судом. Я не буду молить об его пощаде. Мой подзащитный не стыдится содеянного им. Многие с радостью сделали бы для Англии то, что он совершил для Германии, и, возможно, как раз сейчас они это делают. Какова бы ни была его судьба, он встретит ее как храбрый человек”.

Когда Карла Лоди вели к месту казни, он спросил помощника начальника военной полиции, отвечавшего за ее проведение: — Я полагаю, вы не пожмете руку шпиону?

— Нет, — ответил британский офицер, — но я с радостью пожму руку мужественному человеку.

Я не стыдился своей профессии тогда, не стыжусь и сегодня. Разведка жизненно необходима армии; без нее тысячи бравых солдат бессильны. Это правило действовало повсюду с тех времен, когда Моисей послал своих шпионов в землю Ханаанскую, и до фельдмаршала Веллингтона, желавшего знать, что происходит по другую сторону холма. В девятнадцатом веке важность разведки возрастала в десять раз с каждым годом. В последней войне ее результаты имели огромное значение — на самом деле судьба британской армии во Франции изменилась в тот день, когда оптимистически настроенного шефа разведки сменил строгий реалист!

Есть банальная фраза о том, что правда порой бывает удивительнее вымысла. Это совершенно верно, и не только потому, что вымысел так редко оказывается правдой или хотя бы претендует на то, чтобы быть ею. Я всегда знал людей, считавших мою историю совершенно невероятной. Как я покажу, я провел последние три года войны не просто в Германии, но в германском Генеральном штабе! Англичанин в немецком Генштабе — это кажется невероятным абсурдом. Но уникальным мое достижение можно назвать только благодаря сравнительно высокому положению, которое я занимал. Немецкий шпион всю войну проработал в Лондоне в военной цензуре, собирая для своей страны бесценную информацию. [1] См. Jules Crawford Silber, “The Invisible Weapons” (Жюль Кроуфорд Зильбер, “Тайные средства борьбы”). . Другой немецкий разведчик устроился переводчиком во французском военном суде, занимавшемся шпионскими процессами [2] См. Richard W. Rowan, “Spy and Counter-Spy” (Ричард У. Роуан, “Очерки секретной службы”) . На Восточном фронте один русский офицер смог служить двум сторонам одновременно! Его история [3] См. Colonel Kaledin, “K. 14 — O. M. 66” (полковник Каледин) , несколько сумбурная в деталях, превзошла любую выдумку. Тем не менее, ее достоверность полностью доказана. Один немецкий капитан оставался во Франции как французский офицер — и прослужил более двух лет! Другой немец, капитан Пройссер, три раза внедрялся в британский штаб в Каире. Его коллега, майор Франкс, был даже отважнее: он частенько переодевался в форму британского штабного офицера и разъезжал в тылу Палестинского фронта; однажды, с огромным самообладанием, он даже инспектировал британский артиллерийский полк! [4] См. Richard W. Rowan, “Spy and Counter-Spy” (Ричард У. Роуан, “Очерки секретной службы”) Но если кто-то из читателей, несмотря на эти параллели, все же засомневается в правдивости моего рассказа, есть дюжина очевидных методов, с помощью которых он может ее проверить.