Петр Андреев: Я был похоронен заживо. Записки дивизионного разведчика

Начиная свой труд, отец хотел рассказать о войне, о своей жизни прежде всего нам, своим детям, своим внукам и правнукам (есть уже и такие). Но мне кажется, они будут интересны многим, особенно учитывая, какое большое значение для нас все еще имеет история той войны, какую громадную роль она играет в жизни людей и страны. И тогда мы решили, что рукописи не место только в семейном архиве, и стали готовить книгу к публикации. Удастся это или нет, не знаю, но очень бы хотелось, чтобы отец смог подержать в руках и пролистать Свою Книгу, ту, которую будут читать его потомки.

М. П. Андреев.

Январь 2011 г. Антарктида, ст. Молодежная.

Солнечные лучи, пробиваясь через кроны деревьев, согревают промокшие от ночного моросящего дождя и пота шинели. Неудержимо хочется спать. Веки смыкаются, как намагниченные. Замаскировавшись, мы уже больше часа лежим перед мостом. Река не широкая – не более 30 метров. В мирное время преодолеть такую было бы не трудно. Но это в мирное, а сейчас война…

Наша дивизия, а точнее – ее половина, перед рассветом подошла к реке и затаилась у шоссе, в двух-трех километрах от моста. Уничтожить гарнизон немцев, охраняющих мост, очевидно, не представляло большого труда, но командир дивизии принял решение сначала установить наблюдение за переправой и шоссейной дорогой.

И вот мы, пятеро разведчиков 1-го дивизиона 299-го артиллерийского полка, скрытно, еще в предрассветных сумерках, подобрались к мосту и расположились в заросшей лозняком воронке, как будто специально устроенной для нас. Двое ушли на связь с командованием, а мы, превозмогая сон, наблюдаем за мостом и дорогой. Дорога пока пуста. Немцы ночью останавливаются в населенных пунктах, опасаясь передвигаться в темное время. В лесах много пробирающихся на восток групп красноармейцев, и встречи с ними им нежелательны.

В охранении моста спокойно. Только тупое рыло пулемета выглядывает из окопа, да иногда движется над бруствером каска часового.

Сдержать сон, кажется, нет никаких сил, но и уснуть нельзя, знает каждый из нас. Можно бы спать по очереди, но и это опасно, так как может заснуть и дежурный. Посовещавшись, мы договариваемся, что спать будет только один, а двое должны бодрствовать. Одновременно они не уснут, а если один уснет, второй его немедленно разбудит. Бросили жребий. Первому выпало спать разведчику Киселеву. Уснул Сережа, кажется, не опустив еще и руку со жребием. Остались вдвоем. Солнце все выше поднимается над горизонтом. Стало теплее. Дрожь, пронизывавшая все тело из-за почти неподвижного состояния после тяжелого ночного марша, немного унялась. Зато на смену ей все сильнее дает о себе знать голод. В голову неотступно лезут всякие «деликатесы» окруженцев.

Как-то раз наш дневной привал был недалеко от картофельного поля. Это мы потом узнали, что поле было картофельное. Тогда нас также мучил голод. Пожевав какие-то совершенно несъедобные листья (лакомством была бы даже заячья капуста), я решил пробраться на опушку леса. Сколько радости было, когда на поле оказалась еще не убранная картошка! Земля промерзла, уже наступили морозы, но картошка не пострадала. Так мне кажется теперь, спустя почти 44 года. В ход было пущено все – штыки, приклады. Картошкой были наполнены котелки, с которыми мы в то время еще не расстались и большое 16-литровое хозяйственное ведро, до этого бесполезно занимавшее место в повозке старшины. Забравшись поглубже в лес, разложили костер из сушняка, чтобы не привлечь к себе внимания дымом, и обед был сварен. Сейчас трудно себе представить, как это было вкусно. Не было хлеба, соли, но зато картошка такая, что остановиться не было сил. Съели не меньше чем килограммов по шесть. Это был пир. Потом, уже позже, ели и поясные ремни, и блины из прогоркшей муки, испеченные на листе ржавого кровельного железа, и наполовину изгрызенную мышами телячью шкуру. Но это потом.

Я смотрел вдоль прямой, как стрела, дороги, уходящей на восток, и в мыслях проносились события последнего года жизни. Один только год, а как много пережито, как много ушло из нашей жизни привычного, казалось, навечно закрепившегося в сознании…

Ровно год тому назад, в октябре 1940 года, меня призвали на действительную – как тогда было принято называть – службу в Красную Армию. Летом 1940 года я правдами и неправдами уволился с работы в Туле, чтобы съездить перед призывом в родную деревню на Смоленщине. Два года не видел мать и отца. Был отпуск в 1939 году, мог бы съездить, но уговорили отдохнуть в доме отдыха в Алексино на Оке. Отдохнул хорошо, но с родителями так и не встретился. А мать очень просила приехать. И вот пришлось ходить с просьбами к райвоенкому и к начальникам всех рангов за разрешением съездить перед призывом на родину.