Лев Исаков - Русская война - дилемма Кутузова-Сталина

Грандиозная драма 1941-45 гг. была бесконечно выше, величественней, надрывно-предельней, – можно сказать, что все события Первой Отечественной, от неманской переправы утра 12 (24) июня до Малоярославского поля, отложились в её первом году – а впереди было ещё четыре…

Но как мало, смутно, несообразно непропорционально знаем мы о смысле этого первого года в отношении той чудовищной горы фактов едва ли не о каждой минуте этих дней лета – осени 1941 г. Ошеломляющий поток событий не прояснен, не упорядочен, не вскрыт в основе своего стержня, той единой пронизывающей ноты, что касается содержания всех событий и, неуловимо гениальная, меняет их смысл относительно внешней данности и приводит к итогу, ещё более обескураживающему, чем Бородино. Мы были несомненно и безусловно поражены летом 1941 года, наша кадровая армия мирного времени, в значительной своей массе с двух-трехлетней выучкой, многочисленная, добротная, богато снабжённая техническими средствами была разгромлена, а соотношение потерь убитыми и пленными (800 тыс. – ЗЗОО тыс.) – классический, хрестоматийно затасканный показатель надлома воинского духа – прямо свидетельствовал о далеко зашедшем пораженчестве (сравните Бородино 1812 года – 43500 убитых и 1000 (!) пленных). Далее уже были истребительные батальоны, ополчение… и вдруг чудо 4–6 декабря, когда войска, терпевшие поражения при полугора-двухкратном превосходстве громят равного и даже большего по численности неприятеля, когда в хаосе выступила воля, а безумная буря опала, открыв завершающий неожиданный итог.

Что было тем фактором, вокруг которого и за обладание которым происходила главная скрытая борьба, та невидимая коллизия событий, которая подводила к моменту, когда висящее на сцене в 1-м акте ружьё выстрелило в 4-м?

Можно сказать, что всё написанное о 1941 годе есть просто «бессмысленная» регистрация событий, что было там-то и там-то в то-то и то-то время, а бессильное теоретизирование, скорее раздражает своей беззубостью, лучше уж простая констатация фактов типа «что дождь идёт летом, а снег зимой», она, по крайней мере, показывает зияющую пустоту обобщений, подвигая на более глубокие размышления, нежели те, что есть в наличии, те, что, не проясняя смысла события, топят его в глубине пустословного моря.

Да, Великой Отечественной не повезло – её не живописал Лев Толстой, в её хитросплетениях не разбирался Клаузевиц, её скорее брали количеством, а не качеством авторов; отечественная историография находилась на откупе у сонма узурпировавших её тему политиков, тянувших одеяло событий на себя, один под Киев, другой на Малую землю; западная историография старательно-пристрастно замалчивала, боясь раскрыть её значение во всемирном масштабе более, нежели естественных аберраций и бессмыслиц отрабатываемой концепции всемирно-исторического процесса 40–50 гг., возникавших вследствие неучёта её фактора (характерно название американского сериала о Великой Отечественной войне в 1980-х годах «Эта неизвестная война на Востоке»).

Но та дикая галиматья, в которой оказалась отечественная политика и история в конце 20-го века, та явленная нам картина Бедлама всех институтов и идеогем настоятельно требуют историософски, а не исторически, то есть с точки зрения того, что было истиной в отличие от того, что представлялось истиной когда-то для участников событий, осмыслить подоплёку драмы лета 41-го года, когда накренилась вся великая плита евразийской государственности и цивилизации, в обретении столь нужных нам уроков и ориентиров в условиях её нового крушения.

Кто был в центре событий 1941 года? Кто был Александром I и Кутузовым, Политическим лидером и Национальным главнокомандующим в одном лице? Кто был сознательным дирижёром или бессознательным какофонистом той мелодии, что разыгрывалась над великой восточно-европейской равниной? – Иосиф Сталин!

Именно от него как от центра надо исходить в попытке уловить смысл событий, здесь, вокруг него, они сгущались, стягивались, бугрились в шаржированной обобщённости, отсюда уходили, ослабевая и индивидуализируясь.

Какую главную для себя задачу решал и, как показывает итог войны, решил И.В.Сталин в отчаянные дни лета 1941 года? Что было для него тем рычагом, ухватившись за который он полагал изменить ход событий, – о чём никогда не говорил, не называл, и только изредка обрывал слишком назойливых комментаторов своих действий после войны, и особенно тех из них, кто проводил тождество его стратегии 1941 года кутузовской линии 1812-го – эта столь подходившая к утверждавшемуся стереотипу «величайшего полководца всех времён и народов» побасенка, кажется, его особенно раздражала, известно его высказывание, которое по смыслу её перечёркивает «наше отступление было не следствием свободного выбора, а тяжёлой необходимости».