Виталий Кржишталович - Целинный батальон

Устюгов почувствовал, как злоба затопила ему глаза. Он сунул папиросу обратно в пачку и скомандовал:

— Эй, военный, ко мне!

Илька встрепенулся, подбежал и замер по стойке «смирно».

— Гростиньш приказал?

— Так точно, товарищ младший сержант, — выкрикнул Илька. Все лицо его распухло от слез, а глаза не мигая смотрели на дембеля. Устюгов протянул руку, и, забрав лезвие, кинул его в ведро. Илькины брови от удивления переломились пополам, а глаза расширились от испуга.

— Пойди, позови Гростиньша, — сказал Устюгов.

Илькин испуг перешел в настоящий ужас. Он секунду помедлил и неуверенно проговорил:

— Мне сказано, чтоб будить, когда закончу. Как же я…

— Бегом за Гростиньшем, — рявкнул Устюгов, и молодой солдат опрометью кинулся вон из туалета. Устюгов вышел в курилку и присел на подоконник, засунул руки в карманы. Плечи его напряглись, лопатки взгорбились, сквозь х/б отчетливо проступили сжатые в карманах кулаки. Из-за двери донеслось шлепанье домашних тапок и в курилку вошел Гростиньш. Он был в тренировочных брюках и гражданской цветастой майке. Ладонью левой руки Гростиньш тер глаза и отчаянно зевал.

— Здорово, Петька, — сказал Гростиньш, подходя и протягивая руку, хотя за день они виделись и разговаривали, наверное, раз десять, — чего тут мой оболтус натворил?

Устюгов ответил на рукопожатие и сказал:

— Слушай, Айвар, у меня к тебе просьба — оставь парня в покое.

Гростиньш удивленно посмотрел на Устюгова.

— Ты чего это? Почему?

— Да так… Не трогай и все. Я прошу.

— Разве вы земляки? Ты же питерский.

— Какая разница? Я прошу тебя не трогать парня, — голос Устюгова все больше натягивался.

— Да ну тебя к черту, — в свою очередь разозлился Гростиньш, — чего ты в мои дела лезешь? Еще не отвык командовать? Так здесь тебе не учебка — живо рога обломаем.

Этого говорить не стоило. Последняя фраза оказалась явно лишней, ее Устюгов проглотить уже не смог.

— Не ты ли обломаешь?! — вскрикнул он, подскакивая к Гростиньшу вплотную.

— А хотя бы и я.

С этими словами Гростиньш ухватил Петра за распахнутый ворот гимнастерки, резко рванул к себе и тут же со всей силы толкнул назад. Устюгов взмахнул руками, зацепил ногой табуретку, на которой обычно чистили сапоги, и полетел на пол. Сразу вскочил и швырнул табуретку в Гростиньша. Целил в голову. Тот увернулся и табуретка попала в плечо. Гростиньш взвыл и уже было бросился на Устюгова, но внезапно словно забуксировал на месте — сзади стоял Новожилов и держал его за тренировочные брюки.

— Пусти! — заорал на него Гростиньш.

— Я-те пущу, — спокойно ответил Новожилов и размашистой пятерней послал Гростиньша в угол курилки. Тут же подвернулся Устюгов, получил свою оплеуху и полетел обратно к окну. — Брэк! — гаркнул Новожилов. — По углам! Нашли из-за чего связываться. Салабона не поделили. Идиоты. — Он поднял руки, призывая к тишине. Потом примиряюще похлопал Гростиньша по голому плечу и аккуратно вытолкал его из курилки, приговаривая при этом: — Иди спать, иди, я сейчас с ним разберусь.

Закрыл дверь, минуту подождал, прислушиваясь, затем подошел к Устюгову и сел рядом с ним на подоконник.

— Ну и дурак же ты, — сказал Новожилов, — теперь Гростиньш парня со света сживет. На кой черт ты влез?

— Не могу больше смотреть на издевательства.

Новожилов хмыкнул:

— А что же ты сделаешь? Запретишь? Морду набьешь? Так Гростиньш поздоровее тебя будет. Да и все равно ребята не позволят. Виданное ли дело — дембеля из-за салабона лупцевать! Так пойдет — скоро я молодому ничего уже приказать не смогу. Сразу видно, что ты на легких харчах первый год прожил.

— Это учебка — легкие харчи? — вскинулся Устюгов. Его уже не первый раз попрекали тем, что он не вкусил всех прелестей службы, «отсидевшись» самое трудное время в учебной роте.

— А то нет! Ты даже нюхом не нюхал настоящей службы. Из-за чего на Гростиньша кинулся?

— Он заставил Гарипова лезвием туалет драить.

— О… Да я здесь каждое очко асидольной щеточкой шуровал. До блеска. Все трещины в полу знаю И Гростиньш тоже. Не смотри, что сержантом к нам пришел. На первом году все равны, это не учебка. Сейчас-то ничего, сейчас молодым служить можно. Год назад здесь порядки другие были. Не всякий дежурный по части мог «подъем» крикнуть. В молодых лейтенантов и сапогом кидали. Дедушкам мы завтрак в казарму приносили, прямо в койку. Не всем, конечно, были и нормальные ребята. А были такие… — Новожилов в упоении рассказывал Устюгову о начале своей службы, будто эти воспоминания доставляли ему удовольствие. — Не знаешь ты службы. Тут, считай, каждую ночь молодой на пирамидке петухом кричал. Или гимн пел. Дембеля вокруг на койках сидят, водку пьют, жареной картошкой закусывают.