Нелла Камышинская: Аншлаг

«Может быть, Вы захотите увидеть меня? Я могу после концерта прийти в артистическую. Если да, сыграйте «на бис» седьмой вальс Шопена. Но, может быть, он у Вас не готов? Тогда любой другой вальс Шопена. С уважением Валерия Демич».

Приписка в общем тоне письма звучала вполне непринужденно, даже небрежно. Но ради этого звучания было исчеркано несколько страниц. И вообще ради этой приписки и было, по всей видимости, все затеяно! Когда Валерия Демич начала об этом слабо догадываться, ей захотелось провалиться сквозь землю, и чем быстрее, тем лучше. Но, в основном, она не намерена была ни о чем догадываться. И говорила себе: «Ничего особенного».

Она переписала письмо начисто красивым твердым почерком. Оно ей понравилось. Она видела, как Вячеслав Виннер читает его. Кое-где намечалась его улыбка, приподнимались брови, она видела и другие предполагаемые гримасы. Но упорно твердила себе: «Что такое? Ничего особенного».

Но вот когда занялся торжественно новый день — он смел все, не оставив даже и следа от этой наивной игры. Она проснулась другим, особенным человеком. И дни потекли — особенные дни.

Она была влюблена.

Она взглянула на письменный стол. Стопка книг и общих тетрадей на столе заставила ее сурово поджать губы, взгляд ее выражал: мне не до вас. День намечался необычайно хмурый. Над двором, куда выходило ее окно, лежало низкое серое небо, стоял туман, а с крыш потихоньку капало. За окном на градуснике было плюс три. В большой комнате был настежь раскрыт балкон, отец счищал с балкона снег. На балконе стояли два ящика с яблоками, купленными по дешевке, сейчас же яблоки очень подорожали, и отец по какой-то хитрой системе собирался их уберечь, как он говорил, до весны. Они были укрыты старыми пиджаками и плащами. Холод это ничего, говорил отец, но вот сырость, она, действительно, может погубить всю затею. Быстро позавтракали. Быстро потому, что именно в этот воскресный день хотели снести в приемный пункт бутылки и банки, но уж пораньше, пока не скопился народ. Отец только что перенес грипп, помочь должна была ему Лера. Они спустились с грузом во двор. В сугробе лежала бутылка из-под вина. Отец подумал, поднял ее и засунул в сумку. Лера хмыкнула иронически, но беззлобно. «Логично, — сказал отец. — Она лежит, мы несем. Логично!» — «Я не смогу там стоять с тобой, — сказала Лера. — Мы только донесем с тобой, и я уйду. У меня дела».

Отовсюду лилась вода. Но, казалось, на количестве снега это не отражается. Высокие мокрые хребты тянулись вдоль мостовой, теснимые колесами троллейбусов, кто-то пытался их объезжать, машины буксовали. То здесь, то там попадался дворник с лопатой. Снегоочистительные агрегаты еще спали. В общем-то, не такая уж редкая картина для киевской зимы. Правда, туман был уж слишком плотен.

Лера и Петр Онуфриевич, помогая друг другу советами, кое-как добрались до угла. Здесь — в переулок. Но здесь Лера упала. «Это хорошо, что не ты», — сказала она. «И хорошо, что не вместе, — сказал Петр Онуфриевич. — Эх, как бы они сейчас покатились!» «Знал бы ты, куда я иду», — подумала Лера. «Слушай, а куда тебя несет сейчас?» — спросил Петр Онуфриевич. «Да хочу еще раз сходить на концерт». — «Это в такую рань?» — не поверил отец. «Нет. Билеты куплю».

Они посмотрели в глаза друг другу. Сумки были поставлены в снег. Они разогнулись и посмотрели друг другу в глаза. Близкие люди не часто смотрят друг другу в глаза. Живут, общаются, главным образом, так… На ощупь. Ни он, ни она не спросили: «Кто здесь последний, товарищи?». О чем они думали, глядя с улыбкой? Но вот улыбка на лицах потихоньку погасла. Эта минута оказалась столь затяжной и все поглотившей, что когда подошедший спросил: «Вы здесь будете крайними?», Петр Онуфриевич молчал. Но вскоре ответил: «Да, мы. То есть я, я».

Скользко было! Все шли с опаской. Но Лера шла, обгоняя семенивших прохожих, чувствуя все еще боль в бедре и уже не наступая на скользкие крышки канализационных люков. Троллейбус быстро примчал ее в центр. Так, с какой гостиницы будем начинать? Его определенно поместили где-нибудь здесь, в центре В одной из лучших. «Театральная», «Интурист». «Украина» или же поближе к филармонии: «Москва», «Днепр»… Лучше выйти вот здесь. Она начала с «Театральной».

Проходя через вестибюль, Валерия мельком глянула в зеркало, тут она пожалела себя острой жалостью, но, подумав, что все самое лучшее в жизни у нее еще впереди, заставила себя не раскисать, собраться, быстро подошла к окошку администратора и, страдая нещадно от звуков собственного голоса, спросила: