Михаил Попов: Идея

Скамьи у подъезда были заполнены лучше, чем трибуны Колизея во время гладиаторского боя. Все регулярный старухи, алкаши, приличный соседи, в другое время пробегающие с сумками мимо скамеек, даже фрау Ремер с переводчицей. Эти двадцать метров дались нам с мамулей нелегко. Она хрипела, кривила то ли в презрительной улыбке, то ли под действием крепнущего пареза рот, и рывками двигала ноги как каменная статуя, которую щекочут пониже спины. Я обливался потом и яростью. Не смотрел по сторонам. Все идиотические советы — «надо вызвать «скорую» — висели в поодаль, никто не смел к нам приближаться. Не стала соваться со своей немецкой правдой и интуристка. Впрочем, я думаю, она увидела достаточно, чтобы сделать вы–годные для себя выводы.

Только бронированная Тамара Карповна спросила — на фоне общего молчания ее слова прозвучали особенно громко:

— Ты что, помирать собралась… Алексеевна?

Потом постель, врачи, две недели почти полного беспамятства. В общем, все неинтересно. Суета, огромные памперсы.

А кончина была тихой и мирной. Почти все время я сидел дома с нею один. Читал, смотрел в присмиревший, что–то бормочущий шепотом телевизор. Я специально держал его включенным, мне казалось, что мама следит за тем, что происходит на эк–ране. И вот однажды, когда шел какой–то документальный фильм из советской жизни, и показывали веселую праздничную колонну, деревянный дурак вдруг взревел.

— ДА ЗДРАВСТВУЕТ ПЕРВОЕ МАЯ! День всемирной солидарности трудящихся.

Мама неожиданно улыбнулась и тихо прошептала.

— Моя Дуся приехала.

И тут же умерла.