Федор Сухов - Хождение по своим ранам

— Лейтенант Шульгин!

Вызов немедленно подхватывался:

— Командира второй роты к командиру батальона.

На ходу одергивая гимнастерку, лейтенант стремглав бросался к курганно возвышавшемуся взгорку и, стукнув каблуками хромовых щеголеватых сапог, с приподнятой, вытянутой к козырьку ладонью недвижимо замирал перед начальством.

Капитан что-то недовольно говорил, вытягивая длинную, как шлагбаум, руку в сторону моего все еще неумело марширующего взвода. И что самое страшное — комбат не ограничился разговором с командиром роты, он решил снизойти и до моей ничем непримечательной особы, сделать мне соответствующее внушение. Как на грех, с моей головы сдуло пилотку, и я без пилотки предстал перед глубоко спрятанными, насквозь пронизывающими глазами комбата, приложил руку.

— К пустой голове руку не прикладывают, — едко сказал капитан.

Редко у меня так бывает, но я нашелся что ответить:

— Откуда вы знаете, товарищ капитан, что у меня голова пустая?

— Не знаю, в рентген не смотрел, но пустую голову и так видно.

Мне стало горько и обидно, к горлу подкатил ком, который я не мог никак проглотить.

— Нюни распустил… А что же ты будешь делать на фронте?

Я не знал, что я буду делать на фронте, но знал, что буду воевать.

— И бойцы у тебя такие же, как ты. Посмотри на Селиванчика, что это — мокрая курица?

Я удивился цепкой памяти капитана. Оказывается, он знает фамилии не только командиров, но и рядовых бойцов.

Вскоре нас перебросили под Саратов, там мы получили новые, прямо с завода, противотанковые ружья системы Симонова, получили легкое оружие: полуавтоматические десятизарядные винтовки и автоматы. Боевая учеба была, наконец, приближена к фронтовой обстановке.

Входил в полную силу медоносный, гречишно цветущий, осыпанный лесными ягодами июнь. Мы стояли на опушке смешанного, по преимуществу осинового леса, невдалеке от старообрядской деревушки Курдюм. Она, эта деревушка, как бы овдовела — ни одного мужчины, ни одного парня. Где-то на другом краю леса, на другой опушке металлически звонко, то и дело прерываясь, куковала кукушка. Многим из нас она отсчитывала не годы — слишком щедро! — может быть, последние дни. Поэтому и куковала осторожно, не торопясь, боясь ошибиться. Предчувствие кукушки сбылось: дня через три мы погрузились в эшелон и взяли курс на Воронеж.

Наш дорожный, эшелонный быт, естественно, во многом отличался от лагерного, но армейский уставной порядок строго соблюдался. Капитан Банюк не допускал никаких вольностей, в каждом взводе назначались дневальные, они, как обычно, подчинялись дежурному, назначался усиленный караул, в его задачу входило неустанное наблюдение за воздухом. Почти все противотанковые ружья были приспособлены к стрельбе по воздушным целям. Перед Грязями эшелон остановился. Был передан приказ: из вагонов никуда не выходить, с платформ не сходить. Через несколько минут комбат вызвал к себе командный состав батальона и доложил обстановку: немцы прорвались к Воронежу. 14-й истребительно-противотанковой бригаде поставлена боевая задача — после разгрузки оборонять этот город. Весь личный состав держать в боевой готовности, у начальника боепитания получить полный комплект ружейных и винтовочных патронов, строго следить за их сохранностью.

Эшелон не двигался. На его платформы и на крыши набитых людьми вагонов навалилась степная, черноземная ночь. Она не светилась даже звездами. И вдруг эта чутко настороженная непроглядная темь озарилась грозовым сполохом, послышался глуховатый грохот. Мы сразу поняли, что это за грохот. Кто-то сказал: бьют наши зенитки. Шарахались из стороны в сторону лучи прожекторов, перекрещиваясь, они, как огромные ножницы, полосовали черный бархат беззвездного неба. Послышался отдаленный топот откуда-то бегущего конского табуна. Кто-то сказал: рвутся бомбы. Бомбы рвались всю ночь, всю ночь над Грязями висели немецкие ночные бомбардировщики.

Выбрезживалось утро, за нашей спиной поднялась прозелень опечаленной, тихой-тихой зари. А когда совсем обутрело, комбат решил обойти вагоны и платформы, лично проверить наличие боеприпасов у каждого бойца. О приходе вышестоящего начальства командир роты обычно предупреждал через своего посыльного, но на этот раз капитан Банюк появился перед занятой моим взводом платформой совершенно неожиданно. Я хотел было доложить, чем занимается вверенный мне взвод, но комбат остановил меня: