Гайда Лагздынь - Зона

— Действительно, сколько гранат тогда пролетело? — подумала Варвара. Гранат она не считала. А вот грохот падающих запаянных перебросов слышала. Через запретную полосу летели эти металлические птички и с грохотом ударялись о железную крышу. Одна из них упала в запретку — между высоченным забором с колючей проволокой и школой. В это время начинался урок. В класс неожиданно проскользнула маленькая юркая фигурка и стремительно пронеслась в сторону окна. В решетку форточки могла проскользнуть только такая человеческая змейка. Это был Пеночкин по кличке Шкет. Варвара узнала его по фигурке.

Повернувшись к доске, сделала вид, что ничего не заметила, стала писать тему урока. В классе возникла гробовая тишина. Мгновение — фигурка юркнула через форточку в запретку. Еще мгновение — показалась голова участника переброса. Краешком глаза Варвара видела это. Система научила ее чувствовать, ощущать все вокруг происходящее даже затылком. Но она не подавала вида. Когда посланец исчез за дверью, обернулась к классу и спросила:

— Что за хождение на уроке? Пора угомониться и сесть всем на места.

"Что делать? — лихорадочно билось в мозгу. — Взять с поличным?" Это мог сделать Шурбинский, контролеры, оперативники — аппарат внутреннего режима. Это считалось в зоне нормой. Такова у них работа. Если сделать это учительнице, прощения не будет. Значит завтра надо уходить с работы. Да и за зоной такое могут не простить. Доложить Шурбинскому? Это все равно, что взять Пеночкина и при всех отвести к оперативникам вместе с перебросом.

Варвара глубоко, с каким-то прихлипыванием вздохнула, вспомнив пережитое: "Точно так же ухмыляется, как тогда за зоной."

— Так как же, гражданка учительница, вас оценивать? — голос Шурбинского бил по голове кувалдой.

"Как же, как же, как же..." Варвара молчала. Что она могла сказать? Она просто ничего не понимала. Откуда это? Кто подложил?

Составили протокол досмотра. Подписать протокол Варвара отказалась.

Товарный состав стоял не двигаясь. Страшная боль, возникшая в левом боку, не отпускала. Варвара прислонилась к подножке вагона.

— Если бы правый, то аппендицит. А в левом боку что? Вот отпустит — перелезу. Но боль не проходила. Варвара Александровна не могла сдвинуться с места. Мимо прогудел другой товарняк. Вез на ТЭЦ уголь или торф. Машинист махнул рукой и выкрикнул что-то веселое. Прошло минут пятнадцать.

— Ну вот, стало чуть легче. Варвара отошла к обочине дороги, села. Закружилась голова, все пошло кругом. — Не отходя от кладбища, — пыталась развеселить себя Варвара. Мимо промчалась стайка подростков. Подростки покосились на Варвару.

— Не просить же помощи у ребятишек? — Варвара легла на траву. Душистые травинки касались Варвариного лица, щекотали нос. — Как хорошо-то кругом!

Солнце уже не пекло, клонилось к горизонту.

— Надо идти, скоро с работы базовские пойдут, — подумала Варвара. Она поднялась. Пути были чистыми, состав ушел. — Долежалась, дождалась, — усмехнулась Варвара и качнулась. — Ничего, самое главное не думать. Это у меня давление поднялось, пройдет. Не первый раз. А после такого — естественно. Сколько было «скорых» после стычек с Везувией? Сколько больничных листов? Да разве только у меня? — бок не болел. Болела левая нога

— Дойду, спешить некуда, — успокаивала себя Варвара, — младшая в лагере, скоро приедет. Конец первой смены. Старшая небось зубрит, в институт готовится поступать, в педагогический. — При воспоминании о дочерях добрая волна поднялась в сердце, отозвалась болью где-то под ложечкой.

— Вот и сердце о себе напомнило. Надо идти. И не только сегодня. Надо развязать этот гадючий узел. Доказать свою невиновность, и Кудрявцева тоже. — Это на несколько минут придало ей силы.

— Что-то со мной совсем нехорошо, подташнивает, — и Варвара осела на дорогу. Ее нашли идущие с базы рабочие, на «скорой помощи» отправили в больницу.

В зону проник слух, что Варвара умерла. Мастер производственного обучения шел по тропе с работы и видел, как бездыханную Варвару поднимали врачи. Один молодой в халате обмолвился:

— Безнадежна, конец.

В приемной замполита колонии Юрия Петровича Вахина толпились трое взволнованных осужденных. Это были Кудрявцев, Пеночкин и уборщик — «старый черт Василий». В углу молча стоял Хлебов,

— Нам на прием! Нам срочно!

— У Юрия Петровича совещание с начальниками отрядов, — сказал дежурный из осужденных.

— Мы можем и на совещании. Ты только скажи Юрию Петровичу, что так и так, рвутся.