Станислав Вторушин - Дикая вода

Но тут началась коллективизация и деревенские мужики выдвинули Сухорукова на должность председателя, как самого грамотного из них. Это его и спасло. На личные переживания у него просто не оставалось времени. Однако потрясение не прошло без последствий. Сухоруков словно переродился, сделался жестким и неуступчивым, потерял всякую жалость к людям. Был он высоким, сухопарым, с узким длинным лицом и косым шрамом на правой брови, отчего та все время казалась вздернутой. Шрам он получил еще в молодости во время драки из-за невесты, которую у него пытался отбить парень с соседней улицы. Сухоруков выбил сопернику два зуба и сломал ребро, но и сам получил отметину на всю жизнь. Зато добился руки и сердца самой красивой девушки деревни Тани Бочарниковой.

После смерти дочери она пыталась наложить на себя руки. Приладила в стайке петлю и уже собиралась залезть в нее, но Сухоруков то ли случайно, то ли почувствовав неладное, зашел в стайку и увидел приготовления Татьяны. Отвязал петлю от стропилины и этой же веревкой выпорол жену, не жалея сил. Она зашлась в истерике, бросалась с кулаками на мужа, но в конце концов успокоилась и больше о смерти уже не думала. Долгое время не выходила из дома на улицу, не разговаривала с соседями.

А Сухоруков ушел в работу. Налаживал колхозное дело, выбивал фонды, первым в районе получил трактор. Он заражал своей энергией всех, кто был рядом, и колхозники невольно подтягивались, едва на горизонте появлялась его высокая, чуть сутуловатая фигура. Но вскоре случай изменил к нему отношение деревенских.

Соседями Сухорукова были Митрофановы. Самый старший из них дед Феоктист в колхоз вступать не хотел. Но сын понимал: если не вступишь, затолкают силой или, хуже того, сошлют в Нарым, а то и подальше. Поэтому и вступил и работал там, как на своей пашне. Работа отвлекает от тяжелых дум и горестных переживаний. Дед Феоктист никак не мог смириться с этим. Встречая Сухорукова, все время говорил:

— Погибель ты создал нам, а не жизнь.

— Тебе, может, и погибель, — отвечал Сухоруков, высоко поднимая изогнутую бровь, — а другим надежду на счастье.

Обменявшись недружелюбными взглядами, соседи расходились. Разубедить друг друга они не могли, каждый оставался при своем мнении.

На самую пасху, когда из оттаявшей земли уже проклюнулась первая трава и деревня готовилась к севу, дед Феоктист помер. Подошел к окну посмотреть, что делается на улице, схватился рукой за сердце и упал на пол.

У Митрофановых не оказалось досок на гроб, а Сухоруков незадолго перед этим привез несколько подвод хорошего теса, которым собирался крыть скотный двор. Митрофанов пошел к председателю просить помощи.

— Никаких досок даже на гроб врагу колхозного строя я не дам, — вскинув бровь, жестко заявил Сухоруков. — У меня скотный двор стоит не крытый.

— Выходит, тебе скотина дороже человека, — произнес Митрофанов побелевшими губами.

— И ты против колхозного строя агитировать начинаешь? — напрягаясь лицом, на котором заходили крупные желваки, сказал Сухоруков. — Сказал, что не дам, значит не дам. Чего стоишь у порога?

— Я тебе этого никогда не прощу, — сказал Митрофанов и, хлопнув дверью, вышел из конторы.

На гроб отцу Митрофанов снял доски с крыши своего дома.

А вскоре после похорон Сухоруков собственноручно составил первый список деревенских, подлежащих раскулачиванию, и рано утром, загнав лошадь до пены, отвез его районному уполномоченному ОГПУ. Возглавлял список Митрофанов, как самый злостный агитатор против колхозного строя.

С этого дня у Татьяны с мужем начался разлад. Она не помирилась с ним до самой смерти.

Я знал об этом только из рассказов. В моей памяти Сухоруков всегда был нудным, неприятным старикашкой. В последние годы у него что-то случилось с головой. Не то, чтобы помешательство, но стал он каким-то странным. Не уродятся, бывало, огурцы у соседа, Сухоруков, встретив его на улице, обязательно заметит:

— Агрохимию плохо изучаешь, Кузьмич. Грамоту сельскохозяйственную лучше знать надо. От ее незнания все беды в нашем земледелии.

— Так у тебя тоже нынче огурцов нету, — возразит Кузьмич.

— Дал промах, — сокрушенно признается Сухоруков. — Не тот сорт нынче высадил…

— Увидишь Сухорукова, передай от меня привет, — произнес Антон голосом, полным неприязни. — Привезти бы его в наш поселок, да выставить в клетке на обозрение.

Антон прикурил от догорающей сигареты новую и, обхватив колени, несколько минут сидел молча. Потом заговорил снова: