Станислав Вторушин - Леший

Ветер все так же шумел в верхушках деревьев. Скупое осеннее солнце уже только светило, но не грело. Димка повернулся в ту сторону, откуда начиналась трасса. И вдруг увидел, как прямо на него, по-куриному, быстро махая куцыми крыльями, летит глухарь. Перелетев бульдозеры, он сел на кедр, ветка прогнулась под его тяжестью, и глухарь закачался на ней, как на пружине. Димка тут же присел на корточки и, не поднимая головы, стал пробираться к бульдозеру, где лежало ружье. Он уже потянул руку к кабине, когда услышал громкий окрик Геннадия Петровича:

— Оставь его!

Димка сначала не понял, чего хочет напарник, но тот повторил уже с раздражением в голосе:

— Оставь глухаря! Пусть летит.

Димка выпрямился и, повернувшись, направился к Панову. Глухарь, увидев идущего человека, с шумом снялся с ветки и скрылся за деревьями.

— Пусть летит, — уже мягче повторил Панов, поднявшись и провожая глухаря взглядом. — Может это последний, которого мы видим.

Но Димка еще весь горел азартом, поэтому с горечью сказал:

— Зря ты так, Геннадий Петрович. Я бы его добыл.

— Зачем тебе нужен этот глухарь? — спросил Панов. — Ты что, с голоду умираешь? Я в тайге много лет работаю, в разных местах был, а глухарей всего несколько раз видел. Может этот действительно последний.

— Странный ты человек, Геннадий Петрович, — не переставал сокрушаться Димка. — Столько всего за свою жизнь повидал, а глухаря жалеешь.

— Знаешь, Дима, сынок ты мой, — Панов положил широкую, тяжелую ладонь на его плечо. — Мы обо всем жалеть поздно начинаем. Нужно все делать так, чтобы потом не раскаиваться. Нефть уже всю продали. Теперь давай глухарей изведем. Что же тогда нашим детям достанется?

— Гудков трех глухарей за эту осень убил. Зина их готовила ему и Шумейко.

— Нашел, кому завидовать, — криво усмехнулся Панов. — После таких, как Гудков с Шумейко на нашей земле пустыня и остается.

Димка в ответ на его слова только махнул рукой. Повернулся и размашистым шагом пошел к своему бульдозеру.

…Вечером к ним в вагончик зашел начальник участка Шумейко. Постоял около дверей, окидывая жилое помещение цепким взглядом, потом прошел к столу, сел на табуретку. Геннадий Петрович в это время, стоя на коленях, укладывал в тумбочке свои вещи. Увидев начальника, поднялся, сел на кровать.

— Далеко ушли? — глядя на него, спросил Шумейко.

— Да где далеко? — махнув рукой, ответил Панов. — На километр, не больше.

— А чего это вы у нас о работе спрашиваете? — влез в разговор Паша Коровин. — Вам ведь Гудков каждый вечер докладывает.

— Гудков Гудковым, а я хочу спросить у вас, — ответил Шумейко. — Мне сегодня заказчик звонил, у них наша стройка на особом контроле.

— Вы бы у них денег побольше попросили, — сказал Паша. — Я на этой стройке уже вторые сапоги донашиваю и все за свой счет.

Он выставил ногу в новом кирзовом сапоге, покрутил носком. Шумейко мельком глянул на сапоги и, не задержавшись на них, снова спросил Панова:

— Вы там на трассе елку случайно на видели?

— Зачем вам елка? — удивился Димка.

— Мне надо хорошую елку, метра четыре высотой.

— К новому году готовитесь? — попытался съязвить Коровин.

— Ну вот видишь, какой ты догадливый, — сказал Шумейко. — Скоро морозы начнутся, я сегодня месячный прогноз погоды получил. Сейчас бы хорошо елку спилить да вкопать ее у нашей конторы. Она бы до Нового года, как свеженькая, стояла.

— Нам — елку? — удивился Паша и, нагнувшись, посмотрел в глаза начальника участка, словно хотел удостовериться: уж не случилось ли чего у него с головой?

— Именно вам, — серьезно ответил Шумейко. — Мы на нее лампочки повесим, такие гирлянды будут… Какой же Новый год без елки?

Панову эта затея понравилась сразу. Поэтому он сказал:

— Завтра посмотрим. Если где поблизости растет, срубим и привезем.

Шумейко ушел. Димка встал с табуретки, подошел к окну. Над верхушками кедров виднелась узкая светлая полоска, по верхнему краю которой клубились черные облака. Огромная оранжевая луна, пытаясь подняться над деревьями, запуталась в кронах и, не в силах выбраться из них, отбрасывала на небо желтый свет. На ее фоне деревья просвечивали четко очерченными черными силуэтами.

Димке почему-то вспомнился родной Алтай, неоглядная кулундинская степь, над которой осенними ночами тоже всходит такая же огромная оранжевая луна. И степь, тускло освещенная ее светом, тоже кажется неземной и таинственной. «Господи, как там в летнюю жару звенят кузнечики, — подумал он. — Воздух и так накален до такой степени, что кажется: дотронься до него рукой и он зазвенит. А они стрекочут и стрекочут. Я уже несколько лет не слышал их пения. А осенью, когда едешь по полевой дороге, пахнет полынью и созревшими хлебами. Я отвык от этого запаха и забыл, как растет хлеб».