Станислав Вторушин - Леший

— Зина, ты куда-нибудь ходишь по вечерам?

— Что ты имеешь в виду? — сказала сразу вспыхнувшая, как огонь, Зина.

— Не в ресторан же, конечно. Я имею в виду природу, тайгу.

— Нет, Дима, никуда я не хожу. Я кручу мясо вам на котлеты и чищу картошку.

— Тогда пойдем сегодня на речку? — предложил Димка.

— Но я поздно освобожусь, — Зина замялась и опустила большие, как опахала, ресницы.

— Если хочешь, я помогу, — сказал Димка.

— Да нет, не надо. Приходи через час, я к этому времени управлюсь.

В осеннем воздухе догорали последние дни бабьего лета. Маленькие, круглые листья берез, неслышно шурша, кружились, покачивались и опускались на землю притихшими желтыми бабочками. Длинные нити паутинок, несущиеся неведомо куда, шевелились от малейшего дуновения и постоянно цеплялись за ветки деревьев. Высоко в небе, тревожно гогоча, пронесся на юг запоздалый косяк гусей.

Димка пожалел, что у него не было таких туфель, как у иностранца. Пришлось почистить свои ботинки на толстой вездеходовской подошве, причем воспользоваться для этого сапожным кремом Паши Коровина. Крем Паша дал, но спросил, наморщив лоб, словно пытался отгадать неразрешимый вопрос в труднейшем кроссворде:

— Куда это ты выпендриваешься?

— На свидание, молодой человек, — сказал Димка, доставая из шкафа джинсы. — Разве это не видно?

— Как на свидание? — опешил Коровин.

— А так. — Димка плеснул на ладонь одеколон, помазал им волосы. — Или ты не видел дам в нашем Вагон-сити?

— Какие дамы? — не переставая удивляться, пожал круглыми плечами Коровин. — У нас тут одна Зинка, да и та в столовой.

— Вот и соображай, — сказал Димка и вышел из вагончика.

Зина уже ждала его. Она тоже была в джинсах, теплом шерстяном свитере и куртке. Спортивная одежда делала ее на фоне тайги, заляпанных грязью тракторов и экскаваторов просто элегантной. Димка не мог понять, почему не замечал этого раньше. Они прошли мимо вагончиков, пересекли дорогу, идущую на трассу, и свернули в тайгу.

В ней было сумрачно и прохладно. Солнце уже почти скрылось, оставив над горизонтом пылающую горбушку, осветившую последними золотистыми лучами верхушки кедров. На одном из них зацвокала белка. Зина подняла голову, но не увидела рыженького зверька.

— Как только я попадаю в лес, — сказала Зина, перешагивая валежину, — сразу чувствую себя маленькой и одинокой. Иногда просто удивляюсь, как могли среди этих могучих деревьев дожить до наших дней такие маленькие люди, как я.

— Это только кажется, что люди маленькие, — сказал Димка. — Иногда смотришь на тайгу и думаешь: разве нам когда-нибудь здесь пройти? А потом глядишь, растолкали лес, расчистили трассу, хоть на «Волге» катись. Я тоже когда-то боялся леса.

Он взял Зину за руку. Пальцы у нее были тонкие и горячие, а ладонь маленькой, как у ребенка. Но кожа на ладони была сухая и твердая, с въевшейся чернотой от работы на кухне. Он ощущал теплоту ее пальцев и она не делала попытки высвободить руку потому, что ей это было приятно. А он чувствовал себя словно на первом свидании. Надо было что-то сказать, но слова застряли в самой глубине души и, казалось, не было сил, которые могли бы освободить их.

Много лет назад таким же тихим осенним вечером Димка тоже шел с девушкой, держа ее за руку. Это была Лида Соколова, его соклассница. Они дружили с ней два года, но в тот вечер оба молчали, каждый по-своему переживая предстоящую разлуку. На следующий день вместе с другими ребятами своего села Димка должен был отправляться на службу в армию. Когда они сели около ограды на лавочку и Димка обнял Лиду, она заплакала, уткнувшись в его плечо.

— Ты чего? — спросил он, гладя ее тонкие, шелковистые волосы.

— Мне будет так плохо без тебя, — сквозь слезы сказала Лида. — Как представлю себя одной, страшно становится. Если будешь близко служить, я к тебе приеду. А ты обязательно приезжай в отпуск.

— Ты мне пиши каждый день, — попросил Димка. — Я тоже буду писать. Так легче перенести разлуку.

— Я тебя так люблю, Дима, — сказала Лида, подняв голову и осторожно поцеловав его в губы.

— Я тебя тоже, — сказал Димка.

В этот вечер ему казалось, что выше их любви нет ничего на свете. Он прижался к Лиде, уткнувшись в ее волосы и ощущая их легкий, еле уловимый аромат. Этот аромат долго и часто вспоминался ему на далеком Сахалине, где пришлось служить два, растянувшихся на целую вечность, года. Он вызывал у него радостные воспоминания о доме и о самом дорогом существе, каким была для него Лида. Сначала они обменивались письмами каждую неделю, потом весточки из деревни стали приходить все реже и реже, пока он не перестал получать их совсем.