Валерий Исаев - На краю

В квартире Груздева раздался звонок. Он, отяжелевший и больной, сидел дома — все чаще стало повышаться давление, мучили головные боли. «Разваливаюсь совсем, — думал Груздев, направляясь к телефонному аппарату. — Да что это со мной, в конце концов?» — лениво думалось ему. Впрочем, и жилось в последнее время как бы нехотя, приходилось жить — плыть против во всем противоборствующего течения. Именно против. А ведь ему еще памятны времена, когда жилось-плылось и по течению, когда несло само, и чтобы остановить стремительное то движение, казалось, не было никаких реальных сил. Все эти хватания за прибрежные ветки, попытки, растопырив руки, уцепиться хотя бы за что-нибудь, погасить скорость ни к чему не приводили, и он, увлекаемый тем напором, подчинился ему раз и, как тогда казалось, навсегда. И если кто и слышал на берегу отрывки его отчаянных возгласов, то разобраться в общем шуме того движения — что это, крик отчаяния или возгласы ликования? — было невозможно. Может быть, потому никто и не спешил к нему на помощь, предоставив ему свободу действий.

«Неужели же так вот и закончится все?» Он с ненавистью оглядел свой рабочий стол.

Он подошел к телефону, громко дыша, переводя дух — одышка! — и не взял, а ухватился за трубку.

«Эти дурацкие звонки. Лучше не подходить — наговорят всякой безделицы. Потом полдня выковыривай из головы. Живут же настоящие люди где-то в глубинках. Потому и пишут хорошо, а тут то одно, то другое. Вечером придешь домой, уставишься в потолок — вроде бы целый день на ногах, а что конкретно сделано? Что успел? Да ничего! Суета одна… И так день за днем…»

…Чтобы начать разговор с Опенком, надо было словно взбежать по лестнице высоко вверх. И Груздев кинулся было — ему туда хотелось. Но уже на какой-то из первых ступенек он остановился, удерживаясь за ту невидимую лестницу одной рукой, другой ухватился за грудь, тяжело и часто задышал, завороженно глядя вверх, откуда доносились бодрые, но, к сожалению, больше не вселявшие в Груздева прежних надежд слова, а одного желания, даже такого большого и отчаянного, которое переполняло Груздева, было явно мало.

Ах, как ему не хотелось слезать с той лестницы, но пришлось: не отпуская руки, словно прилепившейся к груди, он стал медленно опускаться, шумно глотая воздух, покрываясь холодным липким потом.

А сверху, как капли теплого июльского ливня, низвергались бодрые, полные молодых сил слова ни о чем: Опенок издалека подбирался к разгадке столь необходимой ему тайны.