Светлана Макаренко - Аллея длиною в жизнь [СИ]

— Спасибо. Не думал, что Вы решитесь спуститься… Он слабо пожал ее намокшие пальцы. С утра опять противно и холодно моросило.

— Кто Вы? — недоуменно произнесла она. — Почему Вы все время смотрите на мои окна?

— Это окна Полины Аркадьевны, — спокойно произнес человек в берете.

— Вы знали мою тетю? — ахнула она и поднесла руки к горлу, как бы желая защитить себя от чего-то…

— Да. Она лечилась здесь… Я частенько навещал ее. Провожал до дому. Я живу в сторожке дворника.

— Вы — больничный служитель?

— Нет, я — художник. Но и метлой иногда черчу узоры. Когда у дворника запой. — Он невесело рассмеялся. — Мне еще помогает больничный санитар. Территория большая, не справляюсь!

Она смутилась, сама не зная, почему. Ее щеки предательски запылали румянцем:

— Я не хотела Вас обидеть… Просто, я Вас не знаю, и все это — странно. Тетя не говорила мне о Вас ни слова! Никогда! — пробормотала она слегка раздраженно.

Человек в берете пожал плечами, сжал худые пальцы в кулак:

— Полина Аркадьевна и вообще-то была особою довольно скрытной. А потом, знаете, боль, которая постоянно грызет изнутри, не всегда располагает к душевным излияниям…

— Да. Ей было нелегко, наверное. Последние два года я редко навещала ее. У меня были личные проблемы, дела,…

— Счастливые? — человек в берете взглянул на нее с мягкой улыбкой…

— Да. — снова удивилась она. — Откуда Вы знаете??

— У Вас тогда начался бурный роман и Вы собирались менять личную жизнь… Вам было не до болячек тетушки. Не волнуйтесь, она на Вас не сердилась. Она была мудрой женщиной. Очень мудрой. Она называла любовь «ударом молнии» и говорила, что часто человек бывает ослеплен ею, теряя чувство реальности… А, по моему, любовь это — солнечный свет. Мгновенное проникновение луча в душу. Но, если луч этот холоден и к нему примешиваются черные тени, от него нужно отстраняться, не дать ему проникнуть в свое сердце.

— Любовь это — боль. Или — временное умопомрачение. Я жалею, что была безумна столько времени. — Она смотрела вдаль, на деревья, отрешенным невидящим взглядом, ее руки засунутые в карманы плаща сжимались в кулаки. Непроизвольно.

— Сожалея о прошлом мы не можем прикоснуться к будущему… — произнес «осенний художник». Она удивилась про себя, как легко пришло ей на ум это прозвище… А еще удивилась тому, что он не стал переубеждать ее. Спорить. Они просто шли по аллее, усыпанной мокрым ковром листьев. Он осторожно поддерживал ее под локоть. И она не заметила, как пальцы ее разжались и даже чуть согрелись в глубине плаща. Она отвечала на его вопросы. Задавала вопросы ему. Бесхитростные, легкие и сложные одновременно. Он рассказывал ей о том, как впервые в детстве взял в руки в руки зеленый карандаш и выкрасил им облако. И очень удивился, когда взрослые стали смеяться над его рисунком и объяснять, что не бывает таких облаков!

— Я-то знал, что бывают! — добродушно повествовал он. — Я видел их в снах. Но я не хотел спорить со взрослыми. Просто плакал в подушку по ночам….

— А я знаю, что бывает тройная радуга! — неожиданно обронила она — Но мне мало кто верит. — тут она улыбнулась. — Только маленькие дети!

— А я знаком с одной девочкой, которая четыре раза в своей маленькой жизни видела тройную радугу. — Лицо художника внезапно стало грустным, резко обозначились складки около крыльев носа и верхней губы. — Хотите и Вы с нею познакомиться? Она будет рада. Любит новых людей, общение. Вы, наверное, ей понравитесь… В Вас есть что то детское…

— Откуда Вы знаете?! — оторопев от изумления она даже остановилась.

— Да Вы же сами недавно сказали! Ваш туфелек сегодня пробовал на вкус лужу. Знаете, есть такая порода: люди-дети. Это как Дар, Талант. Искра детского восприятия в них никогда не затухает. Когда они смотрят на мир, то могут увидеть радугу во время грозы, пышное дерево в сухом сучке, благоуханную розу в заросшем крапивой шиповнике… Как в сказках великого Ганса… Вы помните, он один-единственный знал, что из дров могут вырасти кусты роз. И что в лепестках этих роз часто мирно живут маленькие волшебники-эльфы. Ему одному они пели свои чудные песни… Его ухо слышало их…

— Да, знаю. — Она как то невесело усмехнулась. — Но мне всегда говорили, что тройная радуга — «болезнь, инфантилизм, розовые очки.».

— Не скажите! — тихо возразил художник, осторожно пожимая ее локоть. — Кажется, дождь утих…

— Эта малышка — Ваша дочь? — спросила она, стараясь попасть в такт его шагам. Получалось. Она заметила, что ее новый знакомый идет медленно, словно экономит силы.