Владимир Назыров - Жлобские хроники [СИ]

— Чего уставился? — поинтересовался я. — Жуй, давай, пока не отнял.

Вместо того чтобы последовать моему доброму совету Болтун широко раскрыл рот, задрожал всем телом и еще больше вылупил свои и без того круглые глазки. Мне стало любопытно и я даже остановился. Вот повезло! Сейчас, впервые на моих глазах человек скончается от жадности и обжорства. Будет, что потом рассказать нравоучительного детям и внукам. Но Болтун, как обычно, разочаровал меня. Он вовсе не собирался схватиться за горло и позеленеть. Вместо этого он всего лишь громко замычал, плюхнулся на живот и начал быстро зарываться в кучу, судя по всему, злоколдованной манны. Ну-ка, ну-ка, а что там у нас с Одноглазым?

— Одноглазый, — позвал я. — Смотри у тебя доспехи на пузе…

Невероятная тяжесть обрушилась на плечи, распластав меня по земле. Доспехи жалобно запищали, застонали, но все же выдержали и не лопнули даже по швам.

“Мать твою!”

“Неслыш!”

“Опять мне манны не досталось!.”

“А с Марицей я так и не станцевал…”

Мне много раз приходилось слышать, что человек в последние мгновения бытия вспоминает всю свою жизнь. Брехня! Лёжа под мягкой вонючей лапой неслыша, я кроме Марицы и отборных ругательств не вспомнил больше ни о чём.

Неслыш слегка приподнял лапу и тут же опустил её обратно, определив по моим трепыханиям, что добыча на месте.

Чудовище драное! Демон проклятый! Внезапно появляется из ниоткуда, и поубивав всех, исчезает в никуда. Волшебное животное, мать его! Единственное, что иногда спасает — это то, что он любит с людьми поиграться, прежде чем съесть. Оглушит лапой, прижмёт к земле — а под лапкой то двое таких как я поместиться могут — потом отпустит как бы и… ВОТ ОН ШАНС!

Кто в детстве мало отжимался — тот троллю на обед достался!

Как я рванул! Как я рванул… Но рванул не просто рванул, а рванул по-умному, под брюхо неслышу. Прижав меня лапой, демон, предвкушая забаву уселся на свою задницу, вот к ней я и рванул. Слегка опешив от такой наглости, неслыш сначала ковырнул себя лапой в брюхо, а потом потянулся за мной пастью, забыв, что шея то у него самая обычная — костяная и совсем не растягивающаяся. И когда голова потянула за собой шею, а шея потянула зад, то тому ничего не оставалось как подняться и вежливо пропустить меня под собой. Пока неслыш соображал, что к чему, да совершал переворот через голову, меня уже и след простыл. Плюх за камни и: “Ау, неслыш!”.

Ой умный, я умный, вот умный так… Хрябс! Одноглазый вкатился в спасительную нору, сметая меня на своём пути.

— Во, ничего себе поели манны, — прокряхтел он, потирая ушибленные места. — Болтун где?

Осторожно вытащив голову из-под укрытия, я восхищенно полюбовался совершенным гибким телом неслыша, старательно прижимавшего кого-то лапой к земле, оценил яркий изумрудный блеск его пылающих глаз, посмотрел на ясное небо, с наслаждением вдохнул пряный аромат манны и толкнул Одноглазого ногой.

— Смотри-ка, — обратился я к нему, — Вон там под лапой неслыша кто-то трепыхается, видишь? Это ведь Болтун, да?

— Угу, — подтвердил Одноглазый.

— Вот людям чужая слава покоя не даёт, — возмутился я, — Стоило мне неслыша надрать, так и этот туда же за подвигами полез.

— Распустил ты его, — согласился учитель.

Тем временем, наученный мной демон не спешил отпускать новую добычу. Поелозив Болтуном по земле, он сжал свои когтистые пальцы в кулак и потащил визжащего торопыгу в пасть.

— Мать его, — только и оставалось ругнуться мне.

Выкатившись из щели, я вскочил на ноги, пробежал несколько шагов и, взлетев круто вверх, понёсся прямо к ненавистному, пылающему огнём, громадному глазу неслыша.

— Потухни колдовское пламя! — проорал я и с размаху воткнул кинжал прямо в центр зеленого зрачка.

Демон оглушительно взвыл, отбросил в сторону Болтуна и, ярко замерцав, исчез без следа. Торопыга же, несколько раз перевернувшись в воздухе, грохнулся о землю, ойкнул, крякнул, засунул зажатый в кулаке кусок манны в рот и затих. Ничего, доспехи, спасибо предкам, крепкие, да и не с такой высоты падать уже приходилось. Выживет. Кинжал, правда, жалко.

— … мать его, мать его, мать его… — только и мог повторять я, наблюдая, как неслыш тщательно пережёвывает Болтуна.

Во-первых, ну не люблю я летать, не люблю. Могу, но не люблю. Пролетишь совсем чуть-чуть, а потом весь день тошнит и всё тело ломит, как будто соль счастья всю ночь сосал. И потом, могу летать. Да, могу, но не вверх. Я ж не птица какая, чтобы вверх летать. Могу только по прямой и низенько над самой землёй. Ну, там, прыгнул через расщелину, но не допрыгнул. Для таких случаев. Только. Вот.