Михаил Шмушкевич - Я вас жду

— В одной школе, стало быть, работаете? — открывает Багмут дверь, пропуская меня вперёд в опустевший, уже залитый электрическим светом коридор.

— М-м, вместе.

— Дружите?

— В общем-то да.

Буквально на долю секунды задержалась с ответом, и проницательный профессор с той же быстротой определил, что между мной и Оксаной пробежала чёрная кошка. Слова «в общем-то да» он встречает сдержанной улыбкой и принимается расхваливать Кулик. Она уже на первом курсе подавала надежды, выделялась незаурядными способностями, была ленинской стипендиаткой и в аспирантуре преуспевала, только, к сожалению, недолго… Написала заявление, что по семейным обстоятельствам оставляет институт. «Семейные обстоятельства»! Незамужняя, родители живы-здоровы…

Спохватываюсь, что вовсе не слышу Трофима Иларионовича. Ну и бессовестная же я!

— …На днях мне подают письмо. От кого бы вы подумали? От Оксаны Кулик. Столько лет молчала, словно в Лету канула, и вдруг нашлась, — слабо усмехается профессор. — Подробное, деловое. Арбитром избрала, разобраться просит, кто прав — она или педагогический коллектив её школы.

Дрожь пробегает по моему телу: «Оксана написала о совещании при директоре! Побоялась, что я разболтаю, и опережает меня. Между прочим, она, вспоминаю, ещё тогда заявила: «Вы меня не убедили. Я прививаю детям чувство гражданского долга, ответственности».

— И как же вы, Трофим Иларионович, извините за нескромность, рассудили?

Вместо ответа — вопрос:

— Вы, Галина…

— Платоновна.

— Вы, Галина Платоновна, присутствовали на том совещании?

— Я подняла этот вопрос, информировала о случившемся.

— Прекрасно, — обрадовался профессор и задумался. — Говорят, в педагогике нет рецептов. Ничего подобного. Наоборот, рецептов, лекарств слишком много. Просто то, что помогает одному больному, бесполезно, порой даже смертельно вредно другому. Вот почему я не мог сразу дать ответ на вопрос Оксаны Кулик. Теперь, когда мне представляется случай выслушать мнение другой стороны, легче будет разобраться.

Ходим туда-обратно по коридору, и я, не щадя ни времени Трофима Иларионовича, ни своего, тараторю. Слушатель — внимательный, воспитанный. Мы множество раз прошли мимо висящих над лестницей часов размером с витрину универмага, но он ни разу не покосился на них. Не скрою, мне было очень приятно, что меня так сосредоточенно слушает такой известный человек. Закончив рассказ о совещании при директоре, делаю, как гимнастка, новый прыжок к планке турника — ухватываюсь за слова Оксаны о чувстве гражданской ответственности.

Отец учил меня: «Говори не торопясь, научись обдумывать каждое слово, каждое предложение. Красивая речь — не дар божий, она доступна каждому». Мне — не очень. Зато модные словечки прилипают к моему языку, как репьи.

Итак, вдруг вспомнив наставления отца, стараюсь изложить то, что ещё не высказала, как можно красивее. Чувство гражданской ответственности… Ученики школьной производственной бригады снимают по пятьдесят центнеров озимой пшеницы «ильичевка» с гектара, тогда как колхоз вкруговую — тридцать. Разве это не воспитание чувства гражданской ответственности?

Ребята младших классов трудятся на колхозном семенном участке, выращивают новые стойкие сорта пшеницы, ухаживают за фруктовым садом, собирая самый высокий урожай яблок в области. Более того, сулумиевские старшеклассники вместе с педагогами, — да и малыши не остаются в стороне, — сооружают новое трёхэтажное школьное здание со спортивным залом, столовой, с предметными кабинетами, мастерскими производственного обучения. Разве это не воспитание чувства гражданского долга, ответственности и в то же время трудолюбия; духовная, физическая закалка, борьба с мнимой вольготностью, порождающей лентяев?

Хотела закончить красивой фразой: «В каждом самом обычном ребёнке заложено необычное, имя которому «нерасправленные крылья», но помешал проректор, быстро спускающийся с третьего этажа. Он кивнул нам, сделал несколько шагов к следующему пролёту, но тут же остановился и вернулся обратно.

— Трофим Иларионович, как Лидия Гавриловна? — спросил Шамо озабоченным голосом.

— Неважно, — вздыхает Багмут. — Врачи всё настойчивее требуют обследования и повторения процедурного лечения в больнице, а она отказывается. Я, говорит, не оставлю Руслана на произвол судьбы.

— В пионерлагерь бы Герострата пока…

Трофим Иларионович горько усмехается: