Виктор Улин - Незабудки

Но он женился.

Женился, женился и женился.

Умирали жены, угасали дети — отец оставался непоколебим.

Он шел, как корабль с пьяными матросами и заклиненным рулем, не ведая куда. И лишь ему казалось, что он идет прямо.

В результате в возрасте пятидесяти двух лет он женился на моей молоденькой маме.

Годившейся ему в дочери.

Которая к тому же — как говорили мне злые языки, коих всегда встречается в миллион раз больше, нежели добрых — состояла с ним в близком родстве. Настолько близком, что для заключения брака пришлось где-то хлопотать.

Зачем он это делал?

Мама была несчастна с ним; он был несчастен с мамой.

Поэтому у нас не существовало семьи. Каждый ощущал себя нечастным.

И более всех — конкретно я. Поскольку оказался в этом выморочном браке первенцем, которого отец собирался воспитать по своему образу и подобию.

Может, в молодости он был другим.

Но узнал отца фактическим стариком и застал пору его самого несносного характера.

То есть когда он всех учил жизни, приводя в пример себя.

Тому, впрочем, если судить со «взрослой» точки зрения, существовали веские причины.

Я никогда подробно не интересовался корнями своей семьи.

Но в общем знал, что отец вышел из темных, необразованных кругов. Его предки были столь невежественны, что даже собственную фамилию всегда писали по-разному.

И отцу тоже не светило ничего, кроме тяжелого дешевого физического труда. В возрасте, когда я еще учился в школе и пребывал в сладчайших иллюзиях, его уже отдали к сапожнику.

Однако отец не захотел такой судьбы.

Он стремился стать пролетарием умственного труда.

И в итоге сделался таможенным чиновником.

Да, именно так.

Занюханный городишко, в котором мне выпало несчастьем родиться, лежал на границе. И там существовала таможня, куда устроился отец.

Кем он там служил — понятия не имею; отец меня никогда не интересовал. Тем более, он стал пенсионером в возрасте пятидесяти восьми лет — когда мне, как нетрудно подсчитать, исполнилось всего шесть.

Наверно, числился десятым помощником какого-нибудь двадцатого секретаря.

Но он служил, а не подбивал набойки. То есть, по его понятиям, работал головой. А не руками. И страшно гордился этим.

Своим отстраненным «я», старшим моего реального возраста, я понимал, что отец в самом деле совершил скачок. Поднявшись на ступеньку выше породившей его среды.

Поскольку мама тоже была из простой семьи, не имела профессии и всю жизнь провела домохозяйкой, отец считал, что она не стоит его мизинца.

И попрекал всех: сначала ее, потом меня, наконец даже мою ничтожную сестру — своей «образованностью».

Хотя я не сомневаюсь, что образования у отца не было; он просто научился исполнять несложные обязанности, чем и занимался из года в год.

Но в общем, пока отец служил на таможне, он мало отравлял мне жизнь.

Он, конечно, срывал накопившийся за день гнев на безответной маме, потом на мне. Но в целом был занят делом и нас не доканывал.

Настоящий ад начался, когда он вышел на пенсию.

Оставшись на свободе, отец предался делу, которое всю жизнь было его любимым и шло параллельно работе: пьянству.

Пьянствовал он ежедневно и постоянно.

Я не вникал в денежные дела моей семьи: меня интересовали более высокие материи — но уверен, что он пропивал практически всю свою пенсию.

Хотя, возможно, у нас в семье имелись какие-то сбережения: ведь едва отец закончил работать, мы начали переезжать.

Ему не сиделось на месте. Так же, как в стремлении от одного неудачного брака к следующему, отец менял города. Словно надеясь, что в новом жизнь начнется по-новому. Счастливо и безмятежно.

В общем, не знаю, как обстояли дела в нашей семье.

Но на моей памяти остались постоянные скандалы из-за денег, которыми отец доводил до слез безответную маму…

Мама…

Одно воспоминание о ней — детское, первое, сохранившееся смутным пятном — хранит что-то светлое и белое.

Мягкое, словно единственное облачко, плывущее по чистому небу.

В самом деле тихая и кроткая, она имела огромные голубые глаза.

Как незабудки, которые любила больше всех цветов.

Такие же большие, прозрачные голубые глаза передались и мне. Хотя по сути мужчине шли бы карие.

Мамин облик удивительным образом соответствовал ее имени.

Ее звали Клара — что означает «Чистая». То есть просветленная и лишенная погрешностей.

Мне трудно судить, красива ли была моя мама: сын не имеет таких прав.