Владимир Петров - Горечь таежных ягод

Они едут на аэродром, чтобы узнать о судьбе белкинской «четверки». Об этом и надо бы сейчас думать. А она думает о Косте. Странно. И нехорошо.

— Который час?

Часы она тоже забыла в спешке. Как забыла и пропуск в авиагородок. Белкин когда-то выписал ей пропуск, на всякий случай.

Котя, очнувшись, ожесточенно потер лоб.

— Сколько сейчас времени?

— Ах, время… Время детское, четверть девятого.

— Я забыла пропуск.

— Какой пропуск?

— Ну какой, свой. Могут и не пропустить в авиагородок.

— Да, могут. Но я поговорю.

На КПП аэродрома солдат-контроллер Зойку не пропустил.

— Подожди здесь, я позвоню, — сказал Костя Зойке и толкнул дверь в дежурку, откуда белыми клубами повалил табачный дым, как пар из предбанника. Минут через пять он вышел, отозвал ее в сторону, виновато щуря глаза.

— Понимаешь, ерунда получается… Вроде парень неплохой Бахолдин. Не бахвал. А заладил: не положено, и все.

Зойка улыбнулась: «не бахвал» — самая приличная у Кости оценка. Он всех делит на две категории: «бахвал» и «не бахвал» — по каким-то одному ему известным признакам.

— Что же делать?

— Слушай, а ты пойди пока в аэрофлотское кафе. Посиди там с полчасика.

— Ладно, я подожду тебя там, только побыстрей возвращайся.

…Майор Бахолдин встретил Костю в коридоре у дверей комнаты дежурного.

— Ты извини, Самойлов. Я тебя туда не приглашаю — полно бумаг всяких. Поговорим здесь. Не возражаешь?

— Давай здесь, — пожал Костя плечами. Другой бы на месте Бахолдина, может, и пригласил бы в комнату, хоть посторонним быть здесь и не положено, но не Бахолдин. Они служили когда-то вместе в одной эскадрилье. Правда, недолго, всего с полгода. Бахолдин еще тогда отличался неистребимой аккуратностью.

Костя присел на подоконник, закурил, а Бахолдин остался стоять, чуть-чуть покачиваясь на носках, напоминая этим, что ему некогда.

— Насчет «четверки», Костя, порадовать ничем не могу, — сказал он. — Наверняка сидят на вынужденной.

— А связь?

— Может, стукнулись, повредили рацию. Всякое бывает… Не тебе объяснять.

— Это верно. Ну, а Верховье что-нибудь сообщило?

— Почти ничего. Радист уловил кусок фразы: речь шла о Варнацкой пади. Но ничего конкретного — были большие помехи. По-моему, не стоит беспокоиться, все будет о’кэй.

— О’кэй… — проворчал Костя, со злостью сбрасывая пепел с сигареты. — Я уверен — дело там дрянь. Ты же видишь, какая погода.

— Там Белкин. А это марка, — сказал Бахолдин.

— Вот потому я и говорю. Никакая непогода не заставит Белкина сесть на вынужденную. И если он пропал, значит, причина серьезная.

— Брось, брось, Самойлов! — отмахнулся Бахолдин. Он поглядывал на Костю иронически, поскрипывал новыми сапогами, всем видом своим словно бы говоря: знаем, в чем дело.

И от этого откровенного намека Костя сразу растерял всю воинственность, хотя ощущение правоты своей оставалось. Костя неловко сполз с подоконника, сказал, пряча глаза:

— Трепач ты, Валька. Демагог.

— Не Валька, а Валерка, — посмеиваясь, сказал Бахолдин.

— Все равно.

— Допустим, что все равно — это неважно. Ты вот лучше ответь мне, как старому товарищу, на один вопрос. Хотя можешь и не отвечать.

— Ну, ну…

— Тебя не смущают эти разговоры в гарнизоне: ну, насчет тебя и… Зои Николаевны. Уже два года судачат.

Костя вздрогнул, медленно побагровел.

— А ты кто мне, поп, что ли?

— Не хами. Можешь не отвечать.

— Это никого не касается.

— Как сказать. Я вот считаю, что меня касается. Ведь я тоже старый товарищ Белкина, если ты помнишь.

— Ну и что?

— Ничего. Но явиться с его женой сюда, да еще в такое время. Ну, знаешь! У меня бы, например, не хватило смелости.

— Ты ему товарищ, притом старый. А я и Зойка — его друзья. Улавливаешь разницу?

— Разницу… разницу… — сказал Бахолдин, растягивая слова. Пристально и насмешливо посмотрел на Костю, махнул рукой, пошел к двери. Но остановился у порога: — Слушай, Самойлов, не хочу с тобой ссориться. Но все-таки скажу, не могу не сказать. Тем более это не мои слова, а древняя мудрость: избави бог меня от друзей, а от врагов я и сам избавлюсь…

В кафе было дымно и многолюдно. Зойка с минуту постояла у входа в зал, придерживая нити бамбуковой шторы — свободных мест не видно.

Слева от углового столика к ней направился высокий щеголеватый офицер, она узнала его — лейтенант Эмдин, метеоролог. Один из активистов полкового клуба, «самодеятельный тенор», В прошлом году они как-то с Зойкой исполняли дуэт.