Георгий Граубин - На берегах таинственной Силькари

Стены клали без пакли и мха — ни того, ни другого не было. Леса хватало только на дома офицеров и состоятельных казаков-урядников. Для остальных из прутьев и глины делали мазанки.

Осенью в обратную сторону потянулись сплавщики, высадившие казаков по Амуру. Казакам было приказано перевозить их от станицы к станице бесплатно. Потом пошла обратная почта: багаж для офицеров и чиновников, дорогие подарки для маньчжур. Дорог между станицами не было, а в каждой станице насчитывалось по пять-шесть полуживых кляч. Они тонули в грязи, выбивались из сил. За промедление попадало начальству, начальство срывало зло на казаках…

Зимовали по три-четыре семьи в мазанках, непросохшие стены которых покрылись плесенью и мхом. Есть было нечего. Зимой почти половина детей умерла. Перезимовали хорошо только те, кто расселился от начала Амура до Албазина. Они ловили осетров и сбывали их в Нерчинск.

Весной вниз снова потянулись плоты и баржи. Теперь поселенцев заставили быть лоцманами. А летом приехал генерал-губернатор Муравьев-Амурский и спросил, сколько сеяли хлеба.

«Не сеяли, — отвечали ему, — делов по уши: возили проезжих, почту, карбазы тянем… Мазанки кругом без окон, вся станица лежит в цынге…» Губернатор не стал об этом писать в Петербург, он написал совсем другое: «Казаки деятельно устраиваются, обрабатывают землю, пашут, сеют и разводят овощи.

Домашнее хозяйство казаков успешно и принимает надлежащее развитие. Сами казаки здоровы, бодры духом, довольны местами нового поселения и обратились уже к местным промыслам»…

Так наши прадеды, освоив Забайкалье, совершили новый исторический подвиг. Несмотря на нужду и лишения, на беспомощность и злоупотребления царских властей, они заселили пустынный амурский край, построив там 50 новых станиц. И в названиях этих станиц увековечили имена отважных землепроходцев, первыми отправившихся на поиски нашего края — Пояркова, Пашкова и многих-многих других.

Теперь вы уже знаете, что наши прадеды пришли в Забайкалье из разных краев Российской империи. Поэтому трудно найти сейчас область, где население отличалось бы большей пестротой, чем здесь.

У нас немало таких сел, в которых на одном конце говорят по-украински, на другом — по-татарски, а в центре звучит русская речь. В некоторых селах по Чикою до сих пор сохранились наряды и песни времен царицы Екатерины II.

Как же они жили, наши прадеды — русские, украинские и белорусские крестьяне, донские и уральские казаки — все, ставшие забайкальцами? И коренные обитатели этих земель — буряты и эвенки?

На земле, богатой золотом и серебром; пастбищами и охотничьими угодьями, им жилось очень трудно. И это не удивительно: при царском строе простому человеку трудно было везде, и осваивать новые земли без всякой помощи правительства (это сейчас государство окружает переселенцев заботой) — тем более. Особенно трудно жилось местным жителям, которых царские слуги — все эти воеводы, дьяки и подьячие — стали презрительно называть инородцами.

На инородцев они сразу же наложили ясак.

Ясак по всей Сибири получали мехами. Меха составляли тогда третью часть всех доходов государства. Мехами выплачивали жалованье, мехами награждали бояр.

В тех местах, где не водилось зверей, ясак брали хлебом, деньгами, скотом. Но единицей измерения все равно оставался соболь. Две лошади, например, равнялись пяти соболям, а два соболя — одному рублю.

Сколько в те времена было вывезено мехов из Сибири, подсчитать трудно. Однако хорошо известно, что Петр Бекетов после того, как заложил Якутский острог, собрал с бурят и тунгусов 170 сороков (6 800 штук) соболей. В следующие четыре года только в Якутске было собрано сто тысяч соболей, не считая другой пушнины.

Посол Головин, побывавший в Нерчинске, привез в Москву 193 сорока соболей, 194 собольих пупка и 1293 лисицы, собранных в Нерчинске, Удинске и Селенгинске.

Иркутский, Телембинский, Иргенский и другие остроги для того и строились, чтобы собирать ясак. Недаром один за другим появлялись такие указы: «И на Селимбе быть острогу, да осмотреть и описать накрепко и ясачных инородцев призвать и аманатов иметь».

В тот же год, когда в Нерчинск приехал посол Головин (а это было в 1689 году), там числилось 778 ясачных тунгусов. С каждого из них полагался ясак по три соболя в год. Но некоторые платили и по пяти, не считая поминок.

Вначале «поминками» считались добровольные приношения (теперь бы это назвали взяткой) в почесть царя, воеводы, приказных — дьяка и подьячего. Потом «поминки» стали требовать в обязательном порядке.